Екатерина Морозова: Истерический роман № 1

– Помните, дети мои! Никогда не ходите в Уухен! Это чревато стихийными бедствиями в следствии чьей-то истерики, как то: торнадо, обвалы, лавины и т. д.

Большинство учителей набралось прямо из Охохохена. Они преподавали Истерию, Музыкальное и Немузыкальное нытье, вокал, особо НЕ музыкальные инструменты и сольфеджио. Получилась консерватория. Приглашенные преподаватели взвыли кто кем умеет, студенты-певцами, а охохохенцы-охохохенцами.

Подковы коня устало цокали по усталым камням, которым в немецкой аккуратностью был вымощен подъем от реки (в том месте, где брод, а в дни ярмарок – плавучий мост из лодок). Ноздрей скакуна уже начал достигать типично средневековый городской запах – следствие неизобретения средневековой цивилизацией канализации.

Конь устал, потому что путь его был не близок, и Охохохен намечался лишь небольшой промежуточной остановкой. Конечной целью числился Аахен, а на самом деле (хотя хозяин коня и говорил всем про Аахен) целью был Уухен. Точнее, то, что от него осталось. А еще точнее… После XII века, как сказано в Прологе сего повествования, следов Уухена уже никто не находил. Век городов и университетов – XIII-й, если не XIV-й, вот и кумекайте, что могло ждать путников в Уухене и с какими тайными целями они вообще могли туда направляться…

Внезапно конь остановился, немного не поднявшись до городских ворот. Его тормознули жуткие звуки. Дело в том, что городской трубач, как тогда было принято, жалованье получал раз в год и только частично – деньгами. А тут ему денег не дали вообще, выплатили все драконьими зубами, давно валявшимися без дела в городской казне. И трубач впал в великолепную истерику, достойную его трубы и города Охохохена. Это было так:

Дыхание у него было отменное! Все подумали, что, как минимум, землетрясение, оно же конец света. Только вновь прибывший всадник не растерялся, снял с плеча арфу и наиграл начало старинной английской песни "Yesterday", какой в Охохохене и не слыхивали. Трубач и его труба сразу успокоились. Путник задал владельцу трубы несколько вопросов, уяснил ситуацию и предложил трубачу в обмен на драконьи зубы несколько золотых монет. Трубач впал в радостную истерику, под звуки которой успокоенные охохохенцы вернулись к своим мирным занятиям, взял коня с путником под уздцы и отвел их в гостиницу.

Гостиница называлась "Плаксивый дракон".

Коня звали Искроног.

Имя путника было Ганс Мистериозус, потому что он был ученый и знал латынь.

Трубача именовали Уходёр, а дома – Фридрих.

А река носила название Истербах.

Да, у маленькой арфы путника тоже было имя – Свитбитл, а у трубы – Пузонна.

Гостиница была самым старым зданием города. Ее построили в доисторические времена, а может и гораздо раньше-в доистерические.

Чтобы узнать историю гостиницы, Мистериозус решил расспросить хныккеров [1]. Ганс вообще в свободное время вел летопись, а в странствиях записывал легенды.

Под истерику Фридриха Уходера, который уже потратил часть денег на виски "Слезы дьявола", Мистериозус оставил Искронога в "Стойле Пегаса" (конюшне повышенной комфортности при "Драконе") и пошел искать хныккеров.

Чарующие звуки "хнык-хнык" [2]донеслись до него из-за угла. Неподалеку стоял хныккер и хныкал на луну.

– Друг, сейчас не полнолуние!-сказал ему другой хныккер, и они оба разразились гибридом хныка и смеха, после чего начали слоняться по улицам и жаловаться на свою судьбу: все сами хныкают, а их не слушают!

– Эй, хныккер!-раздался голос.-Расскажи историю "Плаксивого Дракона", получишь золотой!

– О щедрый незнакомец! Мне бы хватило и нескольких хны [3]!

– Сейчас тебе!-довольно странно отреагировал Ганс.-Я еще валюту не разменял!

– Как вам угодно!-решил хныккер и начал петь:

"Хнык-хнык! Когда не было ни охохохенцев, ни людей (что абсолютно несовместимые вещи, как вы еще убедитесь) тут была пустыня. Жарко тут было, сотни тысяч драконов извергали пламя. И были драконы единственными обитателями пустыни. Хнык-хнык, как они скучали!

И старились они и умирали веками. И не знали, что такое вода, и не знали, что такое размножение.

И осталось наконец немного драконов. Медленно погибали они от зноя и старости. Хнык-хнык!

И был среди них один нетипичный дракон. Он грустил о судьбе соплеменников, а под старость стал плакать. И глаза его точили слезы, и падали они на твердый песок, и превращался песок в сыру землю, и пили драконы его слезы.