Филип Дик: Лейтесь, слёзы...

— Мы расчистили коридор, как только смогли, — пропыхтел тот, что был пожирнее. — Идемте сейчас, мистер Тавернер. Прежде чем студийная публика просочится к боковым выходам. — Он подал знак трем другим полицейским охранникам, и те тут же выдвинулись к жаркому, людному коридору, противоположный конец которого выходил на ночную улицу. А там во всем блеске роскоши и дороговизны стоял на приколе градолет «роллс-ройс», чей хвостовой ракетный двигатель пока что подрагивал вхолостую. Наподобие, подумал Ясон, механического сердца. Сердца, что билось исключительно для него, Ясона Тавернера, звезды телеэкрана. Впрочем, если уж развивать мысль, билось оно и в ответ на потребности Хильды.

И Хильда это заслужила: сегодня вечером она замечательно пела. Почти так же хорошо, как… Ясон мысленно улыбнулся. Ладно уж, без обиняков, подумал он. Ведь не затем эти тридцать миллионов включают свои трехмерные цветные телевизоры, чтобы увидеть звездного гостя программы. Добрая тысяча таких звезд рассеяна по всей поверхности Земли. Есть немного и в марсианских колониях.

Нет, подумал он, они включают телевизоры, чтобы увидеть меня. И я всегда на месте. Ясон Тавернер никогда не разочаровывал и не разочарует своих фанатов. Что бы там Хильда ни думала про своих.

— Они тебе не нравятся, — бросил он, пока они, виляя, пихаясь и пригибая головы, пробирались по душному, провонявшему потом коридору, — потому что ты сама себе не нравишься. Втайне ты считаешь, что у них дурной вкус.

— Они тупые, — проворчала Хильда и негромко выругалась, когда ее большая шляпа с низкой тульей слетела с головы и исчезла в брюхе кита — в толпе напирающих отовсюду фанатов.

— Они нормалы, — шепнул ей в самое ухо Ясон, частично погрузив лицо в копну блестящих рыжих волос.

В знаменитый каскад прически, столь тщательно копируемый во множестве салонов красоты по всей Земле.

— Не произноси это слово, — проскрипела зубами Хильда.

— Они нормалы, — повторил Ясон, — а стало быть, дебилы. Потому что… — он ущипнул зубами мочку ее уха, — потому что именно это и значит быть нормалом. Верно?

Хильда вздохнула:

— О господи, мне бы сейчас лететь в градолете куда-нибудь в пустоту. Вот о чем я тоскую — о бесконечной пустоте. Без человеческих голосов, человеческих запахов, человеческих челюстей, вечно жующих синтетическую жвачку всех цветов радуги.

— А ты их и впрямь ненавидишь, — сказал Ясон.

— Да. — Хильда кратко кивнула. — И ты тоже. — Она на миг приостановилась, поворачиваясь к нему лицом. — Ты знаешь, что твоему проклятому голосу уже крышка; знаешь, что держишься только на волне прежней славы, которой тебе уже не видать. — Затем она улыбнулась. С неожиданной теплотой. — Разве мы не стареем? — спросила она громче, перекрывая гул и взвизги фанатов. — Вместе? Как муж и жена?

— Сексты не стареют, — возразил Ясон.

— Да-да, — сказала Хильда. — Конечно-конечно. Еще как стареют. — Протянув руку, она тронула его волнистые волосы. — Давно ты их подкрашиваешь, милый? Год? Три года?

— Забирайся-ка лучше в градолет, — быстро сказал Ясон, направляя ее вперед и выводя из здания на тротуар Голливудского бульвара.

— Заберусь, — буркнула Хильда, — если ты мне сейчас как надо верхнее си возьмешь. Вспомни, когда ты последний раз…

Ясон буквально затолкал ее в градолет, втиснулся следом и повернулся помочь Элу Блиссу закрыть дверцу. Считанные мгновения спустя они уже летели прямо в сплошь затянутое тучами ночное небо. В гигантское светящееся небо над Лос-Анджелесом, яркое, будто в полдень. А вот как все выходит для нас с тобой, подумал Ясон. Для нас обоих, в любой момент прошлого, настоящего и будущего. Все всегда будет так же, как теперь. Потому что мы сексты. Мы двое. Неважно, знают об этом где надо или нет.

А ведь там не знают, подумал он, наслаждаясь слабой иронией этой мысли. Знание, которым они вместе обладали, оставалось неразделенным. Ибо так все и было задумано. Так все и оставалось — даже теперь, после того как выяснилось, что дело не выгорело. Дело обернулось скверно — по крайней мере, с точки зрения разработчиков проекта. Великих ученых мужей, которые, казалось, продумали все как надо — и все ни к черту. Тогда, сорок пять прекрасных весен тому назад, когда мир был юн, а капли дождя еще липли к недавно сгинувшим японским вишням в Вашингтоне, что в округе Колумбия. Когда запах весны витал и над благородным экспериментом. Недолго, впрочем, витал.

— Давай слетаем в Цюрих, — вслух предложил Ясон.