Филип Дик - Мы вас построим

Я скептически просмотрел запись на листке и замер. О, боже! Это было самое начало Шестнадцатого квартета Бетховена. Вы знаете это мощное жизнеутверждающее звучание, энтузиазм Бетховена позднего периода. От одного только взгляда на эту вещь я почувствовал себя лучше.

— Я мог бы напеть вам ваше лекарство, — сказал я доктору. — Хотите, попробую?

— Благодарю, не стоит, — вежливо отклонил он мое предложение. — Итак, в том случае, если лекарственная терапия окажется бессильна, мы всегда можем попробовать иссечение мозга в области височных долей. Естественно, речь идет о полноценной операции в Объединенной клинике в Сан-Франциско или на горе Сион, в наших условиях это невозможно. Сам я стараюсь избегать подобных операций — вы ведь знаете, правительство запрещает это в частных клиниках.

— Я тоже предпочел бы обойтись без этого, — согласился я. — Некоторые из моих друзей успешно перенесли иссечение… но лично у меня это вызывает трепет. Нельзя ли попросить у вас эту запись? И, возможно, у вас есть что-нибудь из лекарств, аналогичное по действию хоралу из Девятой симфонии Бетховена?

— Понятия не имею, — ответил Хорстовски, — Никогда не вникал в это.

— На тональном органе меня особенно впечатляет та часть, где хор поет «Mus' ein Lieber Vater wohnen» [8] Mus’ ein Liber Vater wohnen (нем.) — живет ли Отец Небесный. , а затем вступают скрипки, так высоко, как будто голоса ангелов, и сопрано в ответ хору: «Ubrem Sternenzelt»… [9] Ubrem Sternenzelt (нем.) — в звездных сферах

— Боюсь, я не настолько компетентен, — произнес Хорстовски.

— Понимаете, они обращаются к Небесному Отцу, спрашивая, существует ли он на самом деле, и откуда-то сверху, из звездных сфер приходит ответ: «Да…». Мне кажется, что данная часть — конечно, если ее можно было бы выразить в терминах фармакологии, принесла бы мне несомненную пользу.

Доктор Хорстовски достал толстый скоросшиватель и стал пролистывать его.

— Сожалею, — признался он, — но мне не удается выявить таблеток, полностью передающих то, что вы рассказывали. Думаю, вам лучше проконсультироваться у инженеров Хаммерштайна.

— Прекрасная мысль, — согласился я.

— Теперь относительно ваших проблем с Прис. Мне кажется, вы слегка преувеличиваете опасность, которую она несет. В конце концов, вы ведь вольны вообще с ней не общаться, разве не так? — Он лукаво взглянул мне в глаза.

— Полагаю, что так.

— Прис бросает вам вызов. Это то, что мы называем провоцирующей личностью… Насколько мне известно, большинство людей, кому приходилось с ней общаться, приходили к аналогичным чувствам. Что поделать, таков ее способ пробивать брешь в человеческой броне, добиваться реакции. Несомненно, это связано с ее научными склонностями… своего рода природное любопытство. Прис хочется знать, чем живут люди. — Доктор Хорстовски улыбнулся.

— Беда в том, — сказал я, — что в ходе своих исследований она доводит до гибели испытуемых.

Простите? — не понял доктор. — Ах да, испытуемых. Что ж, возможно, вы правы. Но меня ей не удастся захватить врас плох. Мы живем в обществе, где необходимо абстрагироваться, чтобы выжить.

Говоря это, он что-то быстро писал в своем рабочем блокноте…

— Скажите, — задумчиво произнес он, — а что приходит вам на ум, когда вы думаете о Прис?

— Молоко, — сразу же ответил я.

— Молоко? — Доктор удивленно вскинул глаза на меня. — Молоко… Как интересно.

— Вы напрасно пишете мне карточку, — заметил я. — Вряд ли я еще раз сюда приду.

Тем не менее я принял от него карточку с назначением.

— Как я понимаю, наш сеанс сегодня окончен?

— Сожалею, но это так.

— Доктор, я не шутил, когда называл себя симулякром Прис. Луис Розен существовал когда-то, но теперь остался только я. И если со мной что-нибудь случится, то Прис с Мори создадут новый экземпляр. Вы знаете, что она делает тела из простой кафельной плитки для ванной? Мило, не так ли? Ей удалось одурачить вас, и моего брата Честера, и, может быть, даже моего бедного отца. Собственно, здесь кроется причина его тревоги. Мне кажется, он догадывается обо всем…

Выдав эту тираду, я кивком попрощался с доктором и вышел из кабинета. Прошел по холлу, через приемную и наконец очутился на улице.

«А ты нет! — подумал я про себя. — Ты никогда не догадаешься, доктор Хорстовски, даже через миллион лет. У меня хватит ума, чтобы обмануть тебя. Тебя и таких, как ты».

Я сел в свой «шевроле» и медленно поехал по направлению к нашему офису.