Конечно, Эугения стала старше, но все-таки не расплылась, и волосы ее короткие, прямые — незамысловатая прическа, — остались темно-каштановыми.
Эугения только сделала шаг к Генарру, а он уже почувствовал, как заторопилось в груди сердце-предатель. Она протянула вперед обе руки, и он взял их.
— Сивер, — сказала Эугения. — Я тебя предала, и мне стыдно.
— Предала, Эугения? О чем ты?
Что значат эти слова? Уж не о своем ли замужестве она говорит?
— Мне следовало бы каждый день вспоминать о тебе, — ответила она. — Я должна была бы писать тебе, сообщать новости, просто напроситься в гости.
— И вместо этого ты ни разу не вспомнила обо мне!
— Не думай обо мне плохо. Я все время о тебе вспоминала. Правда-правда, я о тебе всегда помнила, даже не думай. Просто все мои мысли так и не вызвали не одного поступка.
Генарр кивнул. Что тут скажешь?
— Я знаю, ты все время была занята, — проговорил он. — Ну и я тоже… с глаз долой, сама знаешь, — из сердца вон.
— Не из сердца. А ты совсем не переменился, Сивер.
— Ну вот, значит, если в двадцать лет выглядишь взрослым, это не так уж плохо. А ты, Эугения, почти не изменилась. Ни чуточки не постарела, разве что несколько морщинок появилось. Просто нет слов.
— Вижу, ты по-прежнему ругаешь себя в расчете на женское милосердие. Все как прежде.
— А где твоя дочь, Эугения? Мне сказали, что она будет с тобой.
— Придет. Не волнуйся. В ее представлении Эритро — истинный рай, только я не могу понять, почему она так решила. Она пошла в нашу квартиру, чтобы прибрать и распаковать вещи. Такая уж она у меня девушка. Серьезная, ответственная, практичная, исполнительная. Именно те качества, которые не вызывают любви, — так, кажется, говорил кто-то.
Генарр расхохотался.
— Знакомые качества. Если бы ты только знала, сколько трудов я положил, чтобы обзавестись каким-нибудь очаровательным пороком. И всегда напрасно.
— Ну, мы стареем, и я уже начинаю подозревать, что с возрастом унылые добродетели кажутся более нужными, чем обворожительные пороки. Но почему же ты, Сивер, так и застрял на Эритро? Я понимаю, нужно, чтобы в Куполе кто-то распоряжался — но ведь на Роторе не ты один мог бы справиться с такой работой.
— Мне хотелось бы, чтобы ты в этом ошиблась, — ответил Генарр. — Я люблю жить здесь и на Роторе бываю лишь во время отпусков.
— И ни разу не зашел ко мне.
— Если у меня отпуск, это не значит, что и у тебя тоже. Наверно, у тебя всегда было дел куда больше, чем у меня, особенно после открытия Немезиды. Однако я разочарован; мне хотелось увидеть твою дочь.
— Увидишь. Ее зовут Марленой. В сердце-то моем она Молли, но она слышать не хочет этого имени. Ей пятнадцать, она стала совершенно несносной и требует, чтобы ее звали Марленой. Но вы встретитесь, не волнуйся. Просто я не хотела, чтобы она присутствовала при нашей первой встрече. Разве можно было при ней вспомнить прошлое?
— А тебе хочется вспоминать, Эугения?
— Кое о чем.
Генарр помедлил.
— Жаль, что Крайл не принял участия в Исходе.
Улыбка застыла на лице Эугении.
— Кое о чем, Сивер, — не обо всем. — Она отвернулась, подошла к окну и посмотрела наружу. — Ну и замысловатое у вас сооружение. Я, правда, не все видела, но впечатляет. Яркий свет, улицы, настоящие дома. А на Роторе о Куполе ничего не говорят, даже не упоминают. Сколько людей живет и работает здесь?
— Число их меняется. У нас бывают разные времена: иногда работаем, иногда спим. Случалось принимать до девяти сотен человек. Сейчас нас пятьсот шестнадцать. Мы знаем друг друга в лицо. Это нелегко. Каждый день одни прилетают, другие возвращаются на Ротор.
— Кроме тебя.
— И еще нескольких.
— Но зачем нужен Купол, Сивер? Ведь воздухом Эритро можно дышать.
Выпятив нижнюю губу, Генарр в первый раз опустил глаза,
— Можно, да не очень приятно. И свет не тот. Купол снаружи залит красным светом, он становится оранжевым; когда Немезида поднимается выше. Да, свет достаточно ярок. Читать можно. Но людям он кажется неестественным. Вид самой Немезиды тоже. Диск ее велик, даже слишком, она кажется людям угрожающей, а красный свет делает ее гневной — и человек впадает в депрессию. Кроме того, Немезида действительно опасна, по крайней мере, в одном. Свет ее не слепит, и все стремятся разглядеть ее лучше, заметить пятна на ее диске. Инфракрасные лучи могут вызвать ожог сетчатки. Поэтому все, кто выходит наружу, носят специальные шлемы — но не только поэтому.
— Значит, Купол нужен только для того, чтобы удерживать нормальный свет, а не отгораживаться от чего-то?
Читать дальше