Кристофер Макнамара - Горец (2)

Все видели, как, словно колос, снятый со стебля, сползала в снег половина тела.

И только тогда ударила кровь...

- Слава!! - бешено закричали воины.

"Еще, говорят, так было: ноги Фер Ломна вместе с частью туловища продолжали стоять. Прежде, чем упали они, Черный Воин отбросил свой меч. Всю пятерню запустил он в утробу страшно разрубленного тела. Вырвал печень - средоточие жизни - и впился в нее зубами, размазывая дымящуюся кровь по лицу.

Торжествуя, улыбался он кровавыми губами. Но угрюм был его взгляд..."

9

...ВОТ ИМЕННО ТАК ВСЕ И БЫЛО.

Впрочем, иное гласят древние сказания - не записанные, растворившиеся в глубине веков. Саги, сложенные на их основе, также представляют дело иначе.

Будто все же одолел Фер Ломна на поединке Черного Воина. Будто не победу, пусть жестокой ценой, одержало войско Крагеров, а потерпело поражение. Будто бы...

Впрочем, кто знает... Может быть, путают. Может - ошибаются.

Возможно, что и лгут - преуменьшая либо преувеличивая.

Кто знает...

Нем язык прошлого, и слепы его глаза - словно трепещет в каждой глазнице трехперый хвостовик стрелы...

Но ведь и действительно: вскоре исчез с лица Зайста Черный Воин, предводитель Крагеров.

И сами Крагеры вслед за ним исчезли, подобно туману.

Как дурной сон...

Впрочем, никто уже на Зайсте и не знает, что Крагеры - это народ. Хотя слово такое известно. Означает оно...

Излишне говорить, что оно означает. Достаточно сказать одно: любой зайстовский мальчишка, если назовут его "крагером", кидается в драку без раздумий.

Потому что нет оскорбления страшнее...

"...Искривились в улыбке окровавленные губы Черного Воина. Но угрюм был его взгляд.

Знал Крагер всех Крагеров: не сделано дело!"

- Свободные люди Зайста, слушайте меня!

Катана уже был прежний, уже говорил по-прежнему. Трудно было поверить, что еще несколько минут назад по глубоким, словно рубленым морщинам его лица одна за другой стекали слезы.

Слезы горечи и бессилия. Слезы, рожденные невозможностью помочь.

И действительно: никто не верил в это. Хотя бы потому только, что никто не видел этих слез...

- Я открываю вам последний секрет...

- Слушайте! Слушайте! - пронеслось по толпе.

Да, по толпе. Потому что именно в толпу превратился теперь Священный отряд резерва.

По правде сказать, после того, как он не пришел на помощь своим собратьям, этот отряд не мог уже называться "священным"...)

- Да, открываю. Все когда-то бывает в последний раз... Например, сейчас я в последний раз выступаю перед вами как предводитель...

Негромкий ропот прошел по зале. Но этим все и ограничилось.

Если они уже не Священный отряд, если они не отстояли свою честь, свою землю и покой своих семей - действительно, какие уж тут предводители...

Только один голос решился высказаться открыто:

- Что это все значит? Ты - наш вождь, Рамирес! - выкрикнул этот голос - ломающийся, еще юношеский.

(От волнения вопрошающий даже не сообразил, что называть предводителя по имени, а не по прозвищу - непристойно в часы войны.)

- Ты - наш вождь! И ты не вправе покинуть нас, пока не нашел себе преемника!

Рамирес, прозванный Катаной, грустно усмехнулся в ответ:

- Кто сказал тебе, что я не нашел его, Конан?

Он тоже назвал юношу по имени...

"...Свободные люди Зайста, слушайте..." - словно отзвук далекого эха прозвучал в голове у Крагера Крагеров.

Он сморщился, будто от раны. Шеренги его воинов выжидающе смотрели на вождя.

- Вперед! - с хриплым рыком Черный Воин указал куда-то.

Гвардейцы недоуменно озирались.

- Куда, вождь? - решился, наконец, заговорить один из них. Он уже был готов к тому, что это окажутся его последние слова.

Но на сей раз предводитель не обнажил меча.

- Вперед, бараньи головы! - снова прохрипел он. - К старому зиккурату! Бегом!

И, во время короткой паузы, покуда отряд разворачивался в нужном направлении:

- Я знаю, я чувствую... Не спрашивайте у меня - каким образом!

Никто и не думал у него спрашивать. Не было таких глупцов. И самоубийц - тоже не было!

- ...Кто тебе сказал такое, Конан?!

И снова ропот прошел по залу.

Они находились теперь в здании старого зиккурата. Как святилище оно не использовалось уже на памяти двух поколений - с тех пор, как цоколь его треснул после землетрясения, а стены угрожающе накренились, готовые рухнуть.

За эти десятилетия здание еще более обветшало. Трудно было сказать, можно ли теперь называть укрываемую его крышей площадку "Святой землей...".