Мириам Аллен де Форд - «Если», 1996 № 09

— И с тех пор вас стали издавать?

— Ничего подобного! Мне везде однообразно отвечали: вы, мол, пишете хорошо и талантливо, но печатать мы этого не будем — сами понимаете почему.

— Интересно, почему?

— Знаете, я тогда этого не понимал, да и сейчас это для меня загадка. Словом, продолжались мои хождения долго, пока я не наткнулся на писателя Александра Житинского. Он мне сказал, что печатать меня никто не будет, «сам понимаешь почему», и единственный мой шанс подать свою прозу как фантастику. Дескать, с фантастикой легче. Я тогда еще не знал, что пишу именно фантастику, однако мысль показалась интересной. Житинский направил меня в семинар, которым руководил Борис Стругацкий. Так я, сам того не ожидая, сделался фантастом, каковым, если честно, не считаю себя до сих пор.

— В этом вы не оригинальны. Мне кажется, что мнимый шлейф второсортности, который тянется за фантастической литературой, накладывает отпечаток и на самих фантастов. Кстати, в психологии есть такое понятие — «персона». Человек для удобства существования конструирует некую фиктивную личность и как бы выставляет ее перед собой, истинным, облегчая себе жизнь. Не являлась ли ваша «фантастика» своего рода «персоной», которую вы сейчас за ненадобностью отбрасываете?

— Мне кажется, вы немного все усложняете. Дело в том, что человек, начиная писать, одновременно строит себя как личность — часто даже неосознанно. Не только автор создает литературу — сама литература создает автора. Есть тут глубокая обратная связь, психологическая, магическая, космогоническая… Неважно. Одним словом, если заниматься прозой сиюминутной, коммерческой, то и внешняя «манифестация» автора, его «персона», тоже будет коммерческой. Зубы, локти и когти не сможет замаскировать ни одна искусственно сконструированная маска. Автор может сколько угодно говорить о высоких материях, о том, что ему не нужны ни деньги, ни слава, ни литературные премии. Что он пишет исключительно повинуясь своему призванию или, как вы там говорили — «творческому позыву». Но ведь видно, как разгораются у него глаза при любом намеке на материальные выгоды, как он ерзает и приседает перед «нужными» людьми, обхаживает литературных бонз. На его знамени начертано — «Все на продажу]», и скрыть это нельзя. Если же пытаться писать предельно честно, то этот процесс будет рождать и честность человеческую. Иначе просто невозможно будет работать.

— Но ведь такая честность порой приводит к нетерпимости! Человек не прощает слабость другим, излишне требователен, быстро наживает врагов.

— Действительно, быть честным — очень тяжело. Это рождает массу неудобств в быту и в литературной жизни. Мир для автора становится непереносим. Возникает коллизия между личным нравственным императивом и императивом общественным. И вместе с тем, это состояние необычайно ценно, поскольку возникает разность потенциалов, приводящая прозу в движение.

— Где точка отсчета движения вашей прозы?

— Первая книга… Нет, я не могу считать ее вехой. Вышла она в печально известном издательстве «Молодая гвардия». К счастью, не в одиознейшей редакции фантастики. Была такая уже забытая серия «Первая книга молодого автора». Сначала я составил ее из своих лучших рассказов. Мне ответили, что «способности у вас есть, надо только над собой работать, ходить в библиотеку, книги читать». Тогда я послал рассказы похуже; мне ответили в том смысле, что, вроде, слегка получается. Тогда я озверел и отдал первые, самые неумелые, банальные произведения. В издательстве обрадовались: ну, вот, научился, наконец, писать. По-моему, они даже гордились, что вырастили настоящего автора.

— Как называлась ваша книга?

— Я даже не буду упоминать ее названия, она растворилась в прошлом. Не хочу, чтобы ее кто-нибудь даже случайно прочел.

— А вторая книга?

— Ну, ее я тоже не могу считать вехой. Окрыленный первым «успехом», я отдал ее в ту же «Молодую гвардию». Мне ее вернули с рецензией некоего заслуженного деятеля культуры РСФСР. Этот заслуженный писал, что автор опорочил все хорошее, что есть в нашей стране.

— Неужто все опорочил?

— Да-да, именно так, взял и опорочил все, что есть хорошего. Есть чем гордиться, не так ли? Позже, в перестройку, эту книгу все же напечатали. Называлась она «Изгнание беса» и вышла двумя изданиями. Общий тираж составил 150 тысяч экземпляров. Она получила несколько литературных премий.