Николай Надоумов: Зови меня Алиса

— Наркому… внутренних дел… или нет… государственной… безопасности… Ну что вы сидите?! От вас… двадцать семь… вся страна… судьба Родины зависит! — она уже едва не плакала. Что ей надо от лейтенанта РККА, и разве не видно, что я ряженый? А она вдруг встряхнула головой и спросила отрывисто:

— Товарищ лейтенант… войны… ещё… нет?

— Какой войны?

— Мировой…

— Да нет вроде….

— Долетела… — девчонка закрыла глаза и молча заплакала. Где же телефон? Наверное, в куртке. Я пошел в другую комнату, к вешалке.

— Не вставай, я «Скорую» сейчас вызову…

— Не надо «Скорую». У меня с собой есть… противошок.

Я обернулся. Девчонка достала из кармашка шприц-тюбик, похожий на тот, что из армейской аптечки, закатала рукав, и воткнула иглу себе в предплечье. Я обалдел. Она что, промедолом ширяется? Хохотать начнёт, по полу валяться. Вот и телефон. Как же у скорой короткий номер? Хоть в справочную звони.

— Товарищ лейтенант, это что, полковой клуб?

— Нет. Батальонный…

Вроде бы в себя приходит. По сторонам озирается. А в этой комнате — реквизит, шинель на гвозде, бюст юного Ильича, который переселили сюда из той же библиотеки.

— Товарищ лейтенант. Вы мне наверное не поверите. Но всё, что я вам скажу — страшная тайна. Это должно быть абсолютно секретно. Государственная тайна, понимаете? Если вы сомневаетесь, я могу вам рассказать, кое-что. И показать. Но вы обязаны хранить всю информацию в строгом секрете.

Мне вдруг стало весело. Со стороны это похоже на пародийную пьесу про попаданцев. Сдержав ухмылку, я кивнул.

— Тогда посмотрите внимательно на мою одежду.

Я посмотрел. Нет, это не театральное трико. На ней комбез эластиковый, типа лыжного. Ну да, редко ходят по улице в горнолыжном эластике. Это именно горнолыжный — вон наколенники, налокотники и прочие протекторы проступают. Странная расцветка только — типа милитари. Камуфляж то есть. Но…

— Кажется, он был чёрный?

— Да. Вы заметили? У вас такого материала ещё нет.

Вообще-то я читал про японские горнолыжные комбезы, которые меняют цвет в зависимости от температуры воздуха. Поэтому не сильно удивился.

— И вот ещё… — нахмурившись, девочка вытащила из кармашка на поясе мобильник. А может, КПК или mp3-плеер. Экран сенсорный, дюйма четыре, марка не пойми какая, тоненький.

— Вы знаете, что такое телевизор?

— Ну, в общих чертах, да.

Она повернула экран ко мне.

«…акое телевизор?

— Ну, в общих чертах, да.» — взгляд поверх камеры пришёлся к месту, прямо кадр из фильма.

— Цветной? — я делано удивился.

— Да. Но знайте — вы никому не должны про это рассказывать. Это не только телевизор, а ещё и вычислительная машина, электронная книга, камера, радиоприёмник, навигатор, спутниковый телефон…

— Спутниковый? Ого!

— Радиотелефон. Космический.

— И что, можно на Луну позвонить?

Девочка раздражённо вздохнула. Надо же, какой лейтенант наивный. А меня несло. Я тоже могу дурака валять. Кто первый засмеётся, тот проиграл.

— У тебя есть родственники на Луне?

— Нет… А… Откуда это у вас?

— Что?

— В руке…

А, в кулаке у меня по-прежнему телефон, так в скорую и не позвонил.

— А-а, это? Гибрид патефона и телефона? Так мы как раз попаданцами и занимаемся. А то лезут и лезут откуда-то. И все как сговорились — надо предупредить товарища Сталина, замочить Хрущева, танки новые на коленке рисуют. Мобильники в нос тычут, а как сделать — не знают. Ты чертежи привезла? Нас интересует полный комплект проектной документации на калашник и атомную бомбу.

Девчонка оторопело захлопала глазищами. Но видимо поняла, что я дурачусь. Прищурилась недобро.

— А почему у вас петлицы такие… самодельные?

— А почему у тебя, бабушка, такие зубы? — тоненьким голосом передразнил я.

— Так. Ладно. Скажите, какой у вас тут сейчас… год?

Вот артистка. Спросила так серьёзно… Вперилась в меня взглядом, и в голубых глазах тоска такая, что мне враз расхотелось шутить.

— Две тыщи одиннадцатый…

— Что-о?!

— Две тысячи один-над-ца-тый.

— Скажи, что врёшь!

— Да нет, не вру.

— Амбец… — девчонка с убитым видом откинулась на спинку кресла. Я взял пустой шприц-тюбик и хотел было ляпнуть, мол, чтобы в прошлое попасть, надо машину времени сделать, а не всякой дурью ширяться. «Ansedol», 12.19, 12.23. Название ни о чём не говорит, а цифры… Часы, минуты? Или год-месяц? Изготовлен… Годен до… Неужели?! Не-ет, это наверняка розыгрыш. Циферки на шприц-тюбике можно маркером исправить, например. Это театралки прикалываются. Подговорили девчонку, которую я не знаю. Я ведь бываю тут редко, знаю не всех, но за последнюю неделю, пока моя меня сюда таскала, успел всех достать спорами «за историю». У многих теперь ведь никакого представления об истории, одни обрывки штампов из желтой прессы. Вот я и выступал, в смысле — выступал в качестве консультанта. И про попаданцев говорил с режиссёром. А они мне теперь спектакль устроили. Я заозирался в поисках скрытой камеры. Девочка встала, шагнула к окну. За окном пробрасывал снег.