Евгений Гуляковский - Атланты держат небо

-- Зонд я вижу! Но кто вам позволил направлять его в зону?

-- Поверь, Рент, это было необходимо. К тому же он не

в зоне. Рядом, но не в зоне. -- Не отрываясь, Ронг смотрел на секундомер. -- Все, сейчас, сейчас должен сработать...

-- Что еще вы задумали?! Что там у вас такое?

-- Всего лишь термитная бомба. Детская хлопушка, не более, успокойтесь. Это просто эксперимент с пиротехникой. Вот! Смотрите! Дайте самое большое увеличение! Да направьте же объектив точнее на самый цилиндр!

Цилиндр теперь заполнил весь экран, его оболочка треснула, изогнулась, выворачивая наружу кипящую и бурлящую начинку.

-- Так я и думал! Разве это горение?! Она едва светится. Измерьте температуру! Быстрее!

Ленов включил дистанционный пирометр, навел его перекрестие на разлившуюся вязкой лужицей желтоватую массу и щелкнул тумблером. Стрелка на шкале подпрыгнула и остановилась у отметки "шестьсот".

-- Шестьсот градусов вместо двух тысяч! Всего шестьсот... Масса на экране уже не пенилась и не светилась, теперь она застыла бесформенной глыбой, стрелка пирометра стремительно откатывалась назад.

-- Все. Фейерверк окончен. -- Так, может быть, ты все же объяснишь, для чего тебе понадобилось устраивать этот спектакль?

-- Мм? Ах, да это... Подожди, Рент... -- Не обращая никакого внимания на координатора, Ронг стремительно метался по рубке. Рент терпеливо ждал. Наконец, в очередной раз наткнувшись на боковое кресло, Ронг остановился.

-- Все сходится. -- Он достал карманный калькулятор и с полминуты чтото подсчитывал. Потом взглянул на результат, на Рента, прищурился и тихо присвистнул.

-- Кажется, я знаю, что там происходит, Рент. Скорость накопления энтропии увеличена примерно в тысячу раз. Может быть, даже в десять тысяч. Степень увеличения, очевидно, меняется в зависимости от расстояния до центра зоны.

Кленов остолбенел. Он вместе с Ронгом проделал все исследования, но этот вывод казался ему слишком фантастичным. Он хотел возразить, но его опередил координатор.

-- Скорость накопления энтропии зависит от характера реакции. К тому же, насколько я понимаю, энтропия -- это просто условная величина, измеряющая...

-- Совершенно верно, -- подхватил Ронг. -- Это всего лишь условная величина, измеряющая необратимый переход энергии. Здесь в среднем неизменная для нашего мира величина перестала быть неизменной. Скорость рассеивания энергии при любой реакции увеличилась по крайней мере в тысячу раз. Именно поэтому реакции горения, распада атомов, да и любые другие уже не могут протекать нормально. Баланс нарушен. Энергия уходит как сквозь сито...

-- Куда же она уходит?

-- Если мы с тобой это выясним, нам поставят памятник

еще при жизни. Можешь не сомневаться.

-- Хорошо. Допустим. Что могло вызвать такое резкое нарушение? Каково происхождение этого поля?

-- Ты хочешь спросить, искусственное ли оно? -- Ронг усмехнулся. -- Я даже не знаю, поле ли это? Наши приборы не могли обнаружить никакого материального воздействия, мы можем наблюдать лишь следствия. Понимаешь, одни следствия. Даже степень воздействия энтропийного поля, как ты его окрестил, можно подсчитать только косвенно по энергетическому балансу какой-нибудь реакции. Так что спроси что-нибудь полегче.

-- Однако эта твоя "условная величина" разрушает вполне реальные скалы. Уничтожает механизмы и убивает людей. И впредь любой эксперимент, связанный с воздействием на внешнюю среду, будешь согласовывать со мной. Здесь не лаборатория, а чужая планета. И ты мне еще не сказал самого главного: можно ли от этого защититься?

-- Если учесть данные эксперимента Танаева с выстрелом, то можно предположить, что энергетический заряд...

-- Вот как? -- перебил координатор. -- Эта авантюра называется экспериментом? -- Если учесть данные его эксперимента, -- невозмутимо продолжил Ронг, -- то получится, что достаточно мощное выделение энергии как бы насыщает энтропийное поле, нейтрализует его на участке воздействия. Не дает продвинуться дальше... Я надеюсь, что наши защитные поля, выделяя достаточную энергию, смогут уменьшить скорость накопления энтропии. Впрочем, это еще надо посчитать.

Впервые за этот тяжелый и бессмысленно долгий рейс у Глеба появилось свободное время. Оно рухнуло на него как обвал. Никогда раньше Глеб не подозревал, что время может превратиться во что-то вещественное, почти враждебное. Только первый день он ходил по кораблю, наслаждаясь покоем и бездельем. В тот день и мысли были такие же спокойные, ленивые, словно он выключил внутри себя бешено вращавшийся мотор. Он думал о том, что его послужной список вряд ли будет испорчен, даже если координатор занесет туда это отстранение от должности. Он ведь еще раньше решил, что этот рейс для него последний.