Александр Марков - Там, где бродит смерть

"Скоро оклемается", - с удовлетворением подумал он, осмотрев раны поручика.

Они не замечали прекрасной безоблачной ночи и звезд, видимых отчетливо, как в гимназическом учебнике. Они не знали, что этой ночью в тыл к немцам ушли еще пять конных разъездов, но они станут головной болью моряков только через несколько дней, когда начнут возвращаться...

А пока лейтенант мог отправить своих людей на отдых, оставив в окопах только часовых...

Наступал рассвет. Затишье вскоре закончится. В оставшиеся несколько часов надо немного отдохнуть... Отдохнуть... Сон сковывал мысли не хуже, чем мороз воду...

ЭПИЛОГ

За горизонтом лежала болотная топь. Если увязнуть в ней, то обратно не выбраться, а ночь уже загнала в нее солнце. На поверхности еще оставалось больше половины красного диска, но он неотвратимо погружался, как корабль, набравший слишком много воды в трюмы. Он уже не мог оставаться на плаву. Солнце продырявило брюхо об острые шпили деревьев. Из раны фонтаном била кровь, которая затопила весь горизонт. Теперь там плескались красные волны. До них было далеко, иначе оглохнешь от звуков, которые издает остывающее солнце. Оно, наверное, шипит, точно огромный кусок масла на раскалившейся сковородке. Бедные, бедные солдаты. Солнце тонуло примерно там, где друг напротив друга закопались в землю русские и немцы.

- Ты становишься здесь постоянным клиентом, - проворчал Рандулич. Можно заранее бронировать палату и койку.

На Мазурове опять болталась полосатая вылинявшая пижама. Она немного потеряла форму, пошла пузырями на коленях и локтях, отчего еще больше напоминала тюремную одежду, осталось только добавить нашивку с номером, шапочку и сменить тапочки-шлепанцы на ботинки. Мазурову уже давно полагалось находиться в койке, но Рандулич поговорил с главным врачом госпиталя, и тот позволил им немного прогуляться по саду. Главврач еще не стал таким закостенелым бюрократом, чтобы ради соблюдения распорядка дня запретить повидаться родственникам (он почему-то думал, что Рандулич приходится Мазурову дядей). Обычно такие встречи способствовали выздоровлению гораздо больше, чем всевозможные лекарства и лечебные процедуры.

- М-да... - протянул Мазуров.

Похожим печальным опытом мог поделиться Ремизов. Когда он возвращался из джунглей, обязательно валялся пару недель в кровати, сваленный лихорадкой. Отправляясь в очередное путешествие, он заранее знал, что если вернется, то какое-то время ему придется провести в больничной койке. Лихорадка была довеском, от которого не избавиться.

Они медленно прогуливались по тропинке, проложенной в саду. По ее краям росли кусты сирени, возле госпиталя разбили цветочные клумбы, а чуть в глубине сада возвышались яблони и груши. Их ветви обвисли под тяжестью плодов. Странно, что они еще не сломались. Смотреть на них было очень приятно. Это успокаивало. Днем рядом с ними всегда сидели на лавках несколько выздоравливающих.

На небе проступил тонкий серп луны. Но небеса еще недостаточно потемнели, чтобы на них стали различимы звезды. Воздух медленно остывал. В нем еще сохранилась дневная жара, но ее отфильтровывали листья. В саду было тихо и уютно, птицы устали петь и прислушивались к разговору людей.

На неширокой тропинке с трудом могли разойтись двое, но в этот поздний час сад пустовал. Других раненых загнали в корпус госпиталя. Они поужинали и готовились теперь ко сну. В освещенных окнах мелькали какие-то силуэты, но Рандулич и Мазуров уже достаточно далеко углубились в сад, а тропинка сделала несколько изгибов, так что если бы они и оглянулись, то госпиталь увидеть уже не смогли.

Замок Мариенштад, Тич, они ни словом не коснулись тех событий, будто ничего и не было. Об этом нужно забыть, потому что теперь они не входили в число посвященных. Рандулич рассказывал совсем о другом. Мазуров, как прилежный ученик, шел чуть позади.

Его уже воротило от больничного распорядка, хотя он и находился здесь всего десять дней. Известие о приезде Рандулича он воспринял с нескрываемой радостью, а если бы тот привез с собой еще и немного нормальной еды, то визит генерала превратился бы в настоящий праздник. От одного вида каши, которую в госпитале обычно давали на завтрак, обед и ужин (различие было только в количестве), у Мазурова начинались спазмы. Даже закрыв глаза и зажав нос пальцами, чтобы не чувствовать запаха этого угощения, он не мог загнать в рот ни одной ложки осточертевшей размазни. Знакомые чувства. Значит, он шел на поправку.