– Хорошая мысль, – оценил мужчина.
Тоннель тянулся на несколько километров и заканчивался выходом на поверхность в районе опушки леса: как раз в нужной точке. Почва была устойчивой, кислорода достаточно. Идти под землей проще, чем по земле, учитывая, что здесь было сухо, но не жарко, как на поверхности, и ноги в песке не буксовали – тоннель был выложен ровными кирпичами камня.
Что еще надо?
– Сэкономим часа два пути, – заметил Самара.
– Добро пожаловать в метро, – хмыкнул Шах и дернул РД с плеч Эрики. Девушка попыталась воспротивиться, но мужчина смотрел вдаль предстоящего пути и уже стянул вещи. Закинул так же молча рюкзак себе за плечо и попер вперед. Ведовская лишь вздохнула, и наконец, отряхнулась.
Тоннель был построен добротно, по всем канонам инженерии, только к чему и кем?
Свод выложен ровным слоем шлифованного камня, через равные отрезки, скреплен дугообразными балками из непонятного материала. Чистый на всей протяженности, без завалов хлама. Пол, что проспект – шагай да шагай.
Трудов было затрачено немало, что вызывало недоумение и любопытство – зачем? Чтобы незаметно пробраться из пустыни в лес и обратно? Очень целесообразно…
Эра пялилась на стены пытаясь разгадать назначение всей этой архитектурной ценности, но ни одной дельной мысли по этому поводу не рождалось. Зато девушка заметила, что Радий все больше отстает, идет медленно и неуверенно, все больше опирается на стену. Вскоре вовсе остановился, прислонился к камням.
Плохо? – встала рядом Эра.
Мужчина был бледен и только. Подмигнул девушке, выказывая фальшивую бодрость духа и кивнул в сторону удаляющихся товарищей – иди. Она помялась, но оставила Родиона, сообразив, что тот не хочет, чтобы кто-то видел его слабость.
Приступ клаустрофобии накрыл его внезапно, убивая вспыхивающими в памяти картинками.
Шутов как наяву вновь ощутил, казалось, уже забытое: глубокую яму, осыпающуюся землю, обод света вверху, корни растений по краям и комья в лицо. Он рвал ногти, пытаясь выбраться, а его засыпали. Земля как капкан, схватила его, давила. Не повернуться, не вздохнуть, тело сжимает, паника…
Две недели назад.
Психиатрическое отделение регионального госпиталя, двенадцатая палата стали его домом. Он был один, не осознавая того. Изо дня в день из часа в час Родион переживал и видел одно – резню на Девкалионе и, стойко считал, что все произошедшее происходит вновь снова и снова. Бесконечность этой пытки давно помутила разум. Куда бы мужчина не повернулся, чтобы не делал – видел перед собой разорванные тела своих товарищей, чувствовал, как их кровь омывает его лицо, и кричал, в бессилии что-то изменить. Он был, но его не было. Тени поглощали жизнь, превращали тела в месиво из мышц и костей. Они появлялись внезапно, и от них не было спасения.
В палате Шутова свет не гас, но не воспринимался и не спасал.
Мужчина каждую минуту ждал появления тени, но не боялся смерти, а звал ее. Однако ему не дано было умереть тогда, не суждено было и теперь. Единственно выживший, он оставался единственно живым и хранил, будто могила, память о своих товарищах и самому близкому человеку – своей жене.
Иногда ожидание становилось нестерпимым и мужчина кидался на стены, бился о них в кровь, призывая тени. Он хотел одного – уйти за своими, пусть так же страшно, лишь бы больше не жить в кошмаре.
Не жить, чтобы забыть.
Забыть, чтобы жить.
Дилемма была невозможной и кидала его из крайности в крайность, доводя до отчаянья, до приступов бешенства. Но как невозможно было вылезти из могилы, невозможно было выйти из кошмара.
Оборотни – бред, но реальность.
Смерть – бред, но мечта.
Жизнь – бред, но длится и длится.
Впрочем, он часто путался – жив или мертв? Остался ли он там, с товарищами, с Викой, исполосованный, с клочьями кожи, с глубокими ранами от макушки до пят, в которые набивается земля, или жив, и раны затянувшись, превратились в рубцы, превратив его в ходячий ужас.
Хранитель кошмара, он сам стал кошмаром, то ли живым, то ли мертвым, то ли человеком, то ли приведением, то ли жертвой, то ли палачом, то ли склепом, то ли в склепе.
Грань между сумасшествием и нормальностью стерлась. Просветление разума становилось больше наказанием, чем наградой. В кошмаре он продолжал пытаться вылезти из могилы, рвал ногти о землю, кричал захлебываясь комьями и видел, как в темноту утаскивают Вику, разрывают у него на глазах. Миг и душ из крови, ее крови, и не вернуть, не склеить. И голова, прикатившаяся к нему, и мертвый взгляд мертвой женщины, а он ничего не может, только кричать, только выть от бессилия и рваться, рваться из сдавливающей его тело земли.
Читать дальше