Клиффорд Саймак - Почти как люди - Фантастические романы

Но даже здесь, в сельскохозяйственном сердце страны, не было подлинного мира и спокойствия. Видимое спокойствие и безопасность существовали, если вы не читали газет, не слушали радио, не беседовали с людьми. Он чувствовал, как признаки беспокойства проступают сквозь внешний фасад благополучия — на каждом пороге, в каждом доме, в каждом ресторанчике.

Судя по газетам, новости были совсем неважными. По радио комментаторы говорили о новом глубоком кризисе, перед которым стоял мир. Он слушал разговоры людей в холлах гостиниц, где ночевал, и в ресторанах, где ел. Они говорили, качали головами, в их поведении сквозила тревога.

Он слышал:

— Одного не могу понять: почему так быстро изменилось положение? Неделю или две назад, казалось, можно было договориться, а теперь все вернулось к прошлому и стало еще хуже.

Он слышал:

— Я всегда говорил, что всю эту историю с мутантами выдумали красные. Уверен, все идет оттуда.

Он слышал:

— Это невозможно. Вчера война была в тысячах миль от нас, и мы жили спокойно и мирно. А завтра…

А завтра, а завтра, а завтра…

Он слышал:

— Если бы все зависело от меня, я бы договорился с этими мутантами.

Он слышал:

— Я бы не церемонился с ними ни минуты, черт меня подери. Я бы набрал побольше бомб и показал им.

Он слушал их разговоры и сознавал, что за ними нет и намека на компромисс и взаимопонимание, в них не чувствовалось никакой надежды на то, что войну можно предотвратить.

— Если не сейчас, — говорили они, — то через пять или десять лет она разразится все равно. Так уж чем раньше, тем лучше. Надо только напасть первыми…

И он ясно понимал, что неуемная ненависть ощущалась даже здесь, в сердце страны, на этих мирных фермах, в маленьких мирных деревеньках, в придорожных ресторанчиках. «И это, — сказал он себе, — не что иное, как крах цивилизации, основанной на ненависти, чудовищном себялюбии и недоверии к каждому, кто говорит на другом языке, ест иную пищу и носит отличную от него одежду».

Это была односторонняя механическая цивилизация грохочущих машин, мир технологии, которая обеспечивала комфорт, но не могла дать человеку ощущения справедливости и безопасности. Это была цивилизация, которая обрабатывала металл, расщепляла атом, создала мощную химию и понастроила сложные и опасные машины. Она сосредоточила свое внимание на технике, совсем забыв о личности, и теперь ничего не стоило нажать кнопку и уничтожить далекий город, не зная и не желая узнать жизни и обычаев, мыслей и надежд, устремлений народа, который ты уничтожал.

Он вел машину, останавливался перекусить и снова садился за руль. Он глядел на кукурузные поля и краснеющие яблоки в садах, слушал шум косилок, вдыхал запах клевера, но стоило ему взглянуть на небо, как он ощущал всю тяжесть нависшей опасности, и он понимал, что Фландерс был прав: в любой момент могла разразиться роковая буря.

Но не только новости о приближающейся войне заполняли колонки ежедневных газет и звучали в пятнадцатиминутных комментариях. Непрестанно говорилось об угрозе со стороны мутантов, и народу постоянно внушалась необходимость быть бдительным по отношению к ним. А еще продолжались бунты, еще линчевали мутантов, еще громили магазины технических новинок.

Но появилось и нечто новое.

По всей стране расползались слухи — и в ресторанах, и в магазинах, и в ночных барах больших городов можно было услышать о существовании другого мира, нового мира, где можно начать жизнь заново, куда можно скрыться от тысячелетий неустроенности нынешнего мира.

Вначале пресса отнеслась к этим слухам недоверчиво, потом появились осторожные статьи со скромными заголовками, а радиокомментаторы, поначалу не менее осторожные, скоро отбросили всякую сдержанность. И через несколько дней сообщения о другом мире и о странных людях с лучистыми глазами, которые разговаривали с кем-то (всегда с кем-то) и утверждали, что явились оттуда, занимали столько же места, сколько сообщения о войне и мутантах.

В мире ощущалась тревога, какая возникает у человека, когда в тишине ночи вдруг раздается резкий звонок телефона.

Вечерний Клиффвуд был напоен ароматами, в нем ощущалось что-то домашнее, и, проезжая по улицам городка, Виккерс чувствовал, как его сердце наполняется горечью: это было именно то место, где ему хотелось бы осесть и жить, занимаясь писательством, перенося на бумагу рождавшиеся в мозгу мысли.

Его дом вместе с рукописями, с полочкой любимых книг по-прежнему стоял на своем месте, но он уже не принадлежал ему и никогда больше не будет принадлежать. «Отныне все пойдет иначе, — подумал он. — Земля, исконная Земля человека, Земля с большой буквы недолго служила мне домом и уже никогда не будет им».