Александр Логачев - Красный терминатор, Дорога как судьба

Долговязый поэт из поезда проложил на некогда шахматном столике две кокаиновые дорожки и наклонился над ними. Ладную фигуру Дмитрия Сосницкого ласкали шесть женских ручек, расстегивали пуговицы френча.

- Мы твои гурии, - шептали ему напомаженные губы. - Мы твои нимфы, а ты наш сатир.

Его ноздри щекотал ароматный букет духов и алкоголя. Но глаза его скользили мимо склонившихся к нему головок по людской мешанине зала. Сосницкий высматривал тех, кто мог бы быть ему интересен. "Женщины если что-то и знают, то сущую ерунду, - размышлял Сосницкий, в то время как пальчики стали перебирать волосы на его груди и послышались первые постанывания. - Богемную публику тоже отбрасываем. Кто-то из них и знает Князя, но пока найдешь знающего... Из анархиствующей шушеры могут быть интересны те, кто в их команде покрупнее шестерки и сейчас совсем пьяны. Они потеряли осторожность, готовы поболтать и наверняка что-то знают. Стоп! А это кто там в темном углу, за колонной? Эти не похожи на поэтишек и анархистов..."

* * *

- Знаешь Константиново?

Один из молчаливых приятелей Есенина вновь наполнил четыре стакана первачом.

- Знаю, - уверенно врал захмелевший боец Раков, - наши мужики константиновских завсегда уважали.

- Вот, - Серега из Константинове ткнул пальцем в грудь одного из молчаливых приятелей, - их уважение важнее, чем ваш городской подхалимаж. А ты, часом, стихов не пишешь, земляк?

- Пописываю, очень даже, - еще раз солгал Марсель Прохорович, которому уже вконец разонравилось говорить правду.

- Я сделаю тебя знаменитым, - пообещал константиновский мужик.

- Буду премного благодарен, ваш-сятельство.

- Пошли, - вдруг скомандовал Есенин.

* * *

Экземпляр, который вывернул из-за угла и надвигался на Назарова, сразу понравился красному командиру. Ни на анархиста, ни на поэта он не тянул. И вообще, у него разве что на лбу не было выколото: "Я - мазурик".

"Мелочь, понятно. Так оно и к лучшему. Пьян, как сапожник - и это неплохо", - заключил Назаров, огляделся, подобрался.

Их физические тела встретились в коридоре.

- Ну, здорово! - Федор обнял незнакомца, окунувшись в самогонные пары. - Наконец-то вижу своего! Кирю Пензенского знаешь?

- Чего? - прижатый к стене добродушно улыбающимся солдатом, незнакомец недоуменно чмокал губастым ртом.

- А Патрона? А Пастуха знаешь? - не унимался солдат. - А может, ты и Князя не знаешь?

Последнее Назаров произнес угрожающе. И по тому, какой испуг промелькнул в пьяных глазках, обрамленных синевой, Федор понял - знает.

- Чего надо, мужик? - взгляд губастого скользнул влево-вправо по коридору.

- Пензенский я, от Кири. По делам тутова. С делами, вишь, туго. А Киря говорил, плохо будет - к Князю иди, адресок этот шепнул. Князя, говорил, все тутова знают и покажут. Показывай, с меня угощение, с Князя слово ласковое получишь.

Эх, не настолько пьян оказался этот губастый. Видать, просек вранину, нутром уголовным почувствовал, что не свой перед ним и Князь ему не для совместных дел нужен. Дернулся губастый, пытаясь вырваться из фальшивых объятий и убежать к своим - шухер поднимать.

Но Федор и такой поворот предвидел. От удара в солнечное спелетение уголовник, ойкнув, согнулся пополам. И получил добавку солдатским локтем в лоб. Как раз в этот момент в коридоре появились люди. В виде двух девиц с коротко остриженными волосами. Пришлось товарищу Назарову совсем по-дружески, то есть крепко-крепко, обнять готового сползти на пол губастого и пьяно замычать какую-то песню. И мычать, пока девицы не пройдут мимо.

- Вот они, мужчины, - довелось при этом услышать Федору Назарову, - во всем своем великолепии. Отупевшие, довольные собой и ни на что не способные.

Когда девицы скрылись и никто другой пока в коридоре не объявился, Федор потащил губастого к замеченной им поблизости мрачной, грязной и пустой лестнице, чтобы на одной из темных площадок потолковать с мазуриком серьезно. То есть вдавив в ребра опрашиваемого револьверный ствол...

* * *

Скрипели под ногами доски настила.

- Серега! - послышались из зала радостные крики и выстрелы.

- Давай, иди, не бойся ты, рязанские всюду прорвутся, - подталкивал Ракова в спину Сергей Есенин.

- Да я того, - бормотал Марсель Прохорович, - не артисты мы, непривыкшие.

Они остановились, покачиваясь над керосинками рампы.

Есенин вздохнул глубоко. На выдохе гаркнул в зал:

- Слушать сюда! Сергей Есенин представляет! Мой начинающий друг...

- Как там тебя? - он повернулся к Марселию.