Артур Кларк - Изгниние навечно (= Немезида)

Сами горы содрогнулись от громового раската, который было под силу породить лишь человеку. И все-таки здесь война казалась бесконечно далекой. Полная луна висела над Гималаями, и слепая ярость боя таилась далеко, на краю света. Но ненадолго. Хозяин знал, что противник уже выметает с неба последние остатки его воздушного флота, что само его логово уже окружено смертельным кольцом, и оно быстро сжимается.

Еще несколько часов, и Хозяин вместе со всеми его мечтами о мировом господстве уйдет в безвозвратное прошлое. Проклинать его люди будут еще долго, но бояться – уже никогда. А потом и ненависть постепенно пройдет, и имя его будет говорить миру не больше, чем имена Гитлера, Наполеона, Чингисхана. Подобно им он превратится в полустертую туманную фигуру, кроющуюся где-то в бесконечных переходах времени, и мало-помалу совсем исчезнет из памяти людской.

Внезапно гора, замыкавшая долину с юга, окаймилась фиолетовым пламенем. Казалось, прошла вечность, прежде чем балкон, на котором стоял Хозяин, всколыхнулся, сотрясенный взрывной волной, промчавшейся по земным недрам. А за ней эхом взрыва пришел воздушный толчок непомерной силы. Не может быть, чтобы они уже подошли так близко! Хозяин успокоил себя мыслью, что это всего лишь шальная торпеда, сошедшая с курса далеко от переднего края. А если нет, то времени оставалось еще меньше, чем он думал.

Из темноты вышел начальник штаба и встал рядом с ним, взявшись за поручни балкона. Жестокое морщинистое лицо маршала, ненавистное людям не меньше, чем лицо самого Хозяина, лоснилось от пота. Он не спал уже несколько суток; кричаще яркая, безвкусная форма висела на нем мешком. Но взгляд его, вопреки всей усталости и горечи поражения, был по-прежнему решителен и тверд. Он молча ожидал последних указаний. Больше ему делать было уже нечего.

В тридцати милях от них вечно белая снежная шапка Эвереста озарилась огненно-красным светом, отраженным заревом огромного пожара, вспыхнувшего за горизонтом. Но и теперь Хозяин не подал виду, даже не пошевельнулся. Он не трогался с места до тех пор, пока выпущенные залпом торпеды не прошли с диким воем у них над головой. Тогда он повернулся, бросил краткий взгляд через плечо на мир, который ему уже не суждено снова увидеть, и ушел внутрь.

Лифт опустил его на тысячу футов, куда звуки боя уже не долетали. Выйдя из кабинки, Хозяин приостановился и включил потайной рубильник. Услышав рокот обваливавшихся наверху камней, он улыбнулся – почувствовал, что и бегство, и погоня теперь были в равной степени невозможны.

Когда Хозяин вошел в комнату, десяток генералов, как в старые времена, вскочили на ноги. Молча он занял свое место, вынашивая в себе последнюю и труднейшую речь из всех, что ему случалось держать. Глаза тех, кого он привел к катастрофе, впивались ему прямо в душу. За их спиной стояли батальоны, дивизии, армии, чья кровь была на его руках.

Наконец он начал говорить. Голос его все еще не утратил своего гипнотического действия, и после первых же фраз он снова почувствовал себя безошибочно работающей машиной, единственным назначением которой было разрушение.

– Господа, это последнее наше совещание. Нам больше нечего планировать, нечего прикидывать по карте. Над головой у нас флот, который мы создавали с такими усилиями, которым так гордились, ведет свою последнюю битву. Не пройдет и нескольких минут, как ни одной из тысяч наших замечательных машин уже в небе не останется. Я отлично представляю себе, что никто из присутствующих не может и помыслить о сдаче, даже если бы она была возможной, так что вам скоро предстоит умереть, не выходя из этого помещения. Вы славно послужили нашему общему делу, вы заслуживаете лучшей участи, но она недостижима. И все же я не хочу, чтобы вы думали, будто мы проиграли полностью. Раньше вы не раз видели, что у меня есть свой план на любой случай, даже на самый невероятный. Поэтому вас не удивит, что я подготовился и к возможности поражения.

Ораторские способности ему не отказали; он сделал паузу для вящего эффекта и не без удовлетворения отметил оживление, внезапную вспышку внимания на усталых лицах слушателей.

– Вам я могу доверить эту тайну, – продолжал он. – Сюда противник не доберется никогда. Вход завален сотнями футов породы.

Никто не двигался. Только Шеф пропаганды внезапно побледнел, но быстро оправился. Быстро, но не настолько, чтобы избежать взора Хозяина. Тот внутренне улыбнулся этому запоздалому подтверждению своих давних подозрений. Теперь, правда, во всем этом мало смысла: и честные, и лживые – все они вскоре умрут одной смертью.