Андрей Толкачев - Галактика 1995 № 3

Граф осветил палитру с приготовленными красками. Пламя свечи заволновалось и вдруг погасло от случайного дуновения. Довольно быстро граф нащупал в темноте ровную плоскость, поставил свечу и зажег ее снова. Он вернулся ко гробу и принялся поправлять на камзоле покойника образовавшиеся складки. Одна из множества теней на стене отделилась от прочих. На пальцы графа легла широкая ладонь с браслетом, как у лежащего покойпика.

— Прошу простить, если помешал Вам, граф.

— А? Кто Вы? — граф, как слепец, закатил глаза и заговорил дрогнувшим голосом. — Нет, не-э-эт, не Вы. Не Ваш голос. Кто?

— Покойник.

Граф склонился над гробом, над тем, что он считал трупом и обомлел — там лежал манекен с маской по подобию лица того, о ком он думал.

— Осечка, граф. Вам потребовался очередной покойник, а получили Вы их два. Причем таких разных: молчуна, за которым Вы так заботливо ухаживаете и болтуна, который не прочь поухаживать за Вами… в искусстве убивать тоже нужен талант.

— Постойте… Постойте же! То был не я. Уверен, кто-то незримый, но властный правил моей рукой, моей волей. И не дал, не дал Вас погубить… Он был в костюме шута… Как же незримый — я, я его видел. Теперь Вам не скрыться от него, как и мне. Значит скоро он избавится от меня. — Граф бормотал еще невнятные слова и повернулся, протянул руки, и содрал с головы пришельца колпак — открылось лицо Христиана.

— Ну-ну, остановите свой бред. Я не убивать Вас пришел. Я понимаю, и у мастера, даже такого… бывают просчеты. Куда подевалось Ваше мужественное лицо? Да, этому лицо хотелось видеть меня в гробу, но что поделать.

— Ничего-ничего, — поспешил ответить граф. — Вы нас покинете, а кукла, лежащая здесь, будет напоминать о Вас.

— Как мило. Я и не подумал. Какая трогательная развязка этой истории. Ни меня, ни рыбака в лесу, ни свою жену убивали не Вы. Да и если имели причастность, то лишь из благородных намерений, допустим, во благо сотворения картин, и куколок, и кладбища…

— Ваша правда, — граф сложил пальцы на груди. — Я соблюдаю ритуалы смерти и я слуга искусства смерти. Я ее рисую, и только. Полагаю, достаточно нескольких капель святой водицы, чтоб смыть свершаемый мной… А чем замоете Вы свою вину?

— Вы знаете мои грехи?

— Отчего не знать, они похожи на мои… Спешу объяснить. Мы с Вами, любезный Христиан, на службе у одного господина. У одного.

— Так Вы шутите…

— Да-да… Вот жаль охранника, побитого Вами намедни. Он умер. От тяжких болей.

— Вы лжете. Я не участник Ваших игрищ. Меня туда не затянуть. Я не коллекционирую трупы, как Вы. — Христиан повысил тон и уверенно продолжил: — Родственники Вашей жены, Юнна и Гюстав, служанка, рыбак, что ушел утром хоронить своих друзей и не вернулся. Они должны остаться живы. Любое несчастье — и я обвиню Вас. Мои действия кому-то покажутся жестокими, но они будут праведными. Вы безбожник, граф. Со мной Вам не удастся сладить.

— Ты обвинишь меня. Ты?!

— Следите за словами граф. Я редко прощаю ложь и наговоры. Теперь о деле…

— Подождите… — у графа началась одышка. Он заметно волновался.

— Простите мои слабости. Я попытаюсь объяснить. Да, в гробах трупы. Я берегу умерших…

— Не своей смертью, — перебил его Христиан.

Глаза графа внезапно оживились, он заговорил быстро, увлеченно:

— Нет-нет. Они сами хотели того… Я избавил их от страданий. Кем они были, слепки грязи и воды. Я избавил их от всякой мерзости, предав телесные ничтожества искусству… Мне не достает вдохновения, и я раздираю человеческую плоть, чтобы сотворить чудо, — граф, утомленный беседой, непроизвольно начал оседать на пол, передавая свечу Христиану. Но он продолжал свою речь теперь шепотом: — Раздеру, поверьте… Завидую цветам… Они всегда напоены манной небесной. Они в солнечном блаженстве, а я в сумраке…

Граф сошел с лица и помрачнел.

— Вы еле говорите. Вам дурно? Воды?

— …Оставьте. Я болен не больше Вашего.

Христиан взял в руки миниатюрную куколку и разглядывал ее.

— О! Граф! Да Вы и рукоделец. Какая точная работа. Узнаю Гюстава. Даже волосы… Не с его ли головы? Хм… Братца нашли… Где-то должна быть сестрица…

Христиан извлек еще одну куколку неизвестного ему человека. Хотя она что-то ему напомнила, эта фигурка, проколотая портняжной иглой. Христиан вдруг вышел из минутного забытья, и до него донесся ослабевший голос графа, звавшего его.

— Христиан, — повторил граф. — Ты близок мне. Моя обязанность поведать тебе одну историю, посвятить тебя. Если я утаю, суд… суд мучительный свершится надо мной. Знай, ты обогрет священными камнями, они действуют на нас обоих… Ведь ты же видел мираж над морем. Сознайся — видел. То знак… И ты хранитель камней. Они захоронены у склепа моей первой жены.