Брюс Стерлинг - «Если», 1999 № 06

— На этот раз ты с ней ладишь?

— Да. Она не сует нос в мою работу с велосипедами. В последнее время велосипедный бизнес набирает обороты. Возможно, я получу официальную линию электроснабжения, дополнительную площадь, стану опять принимать заказы по почте. У моей новой напарницы уйма полезных связей.

— Поздравляю, Лайл. Дамочкам ты по вкусу. Ты ведь никогда им Не противоречишь. Им только этого и надо. — Эдди наклонился вперед, отодвинув пепельницу, полную окурков с золотыми фильтрами. — Ты получаешь посылки?

— Регулярно.

— Хорошо, — поспешно сказал Эдди. — Теперь можешь от всего Этого избавиться. Мне эти копии уже ни к чему. Сотри данные, а диски уничтожь или продай. У меня тут наклевываются новые делишки, и Шрый мусор мне без надобности. Все равно это детские игрушки.

— Ладно, как скажешь.

— Ты не получал одну посылочку?.. Аппаратик, вроде как телеприемник?

— Как же, получил!

— Отлично, Лайл. Вскрой его и все внутри закороти.

— Прямо так?

— Да. Закороти, разбей на куски и повыкидывай в разные места. Это опасная вещь, Лайл, ты понял? Я больше не хочу головной боли.

— Считай, что ты уже от нее излечился.

— Вот спасибо! Больше тебя не будут беспокоить посылками. — Он помолчал. — Но это не значит, что я не ценю твои прежние усилия и добрую волю.

— Лучше расскажи, как твоя личная жизнь, Эдди, — скромно предложил Лайл. Эдди вздохнул.

— В разгаре. Сначала это была Фредерика. Раньше мы ладили, а потом… Не знаю, с чего я взял, что частные детективы — сексуальная порода. Видать, совсем спятил. В общем, теперь у меня новая подружка. Политик! Радикальный член испанских кортессов. Можешь себе представить? Я сплю с депутатом одного из местных европейских парламентов! — Он засмеялся. — Политики — вот где таится секс! Знал бы ты, Лайл, какие это горячие штучки! У них и харизма, и стиль, и влияние. Деловой народец! Знают обходные дорожки, умеют подлезть с изнанки. С Виолеттой мне так весело, как еще ни с кем не бывало.

— Рад слышать, дружище.

— Это еще приятнее, чем ты можешь подумать.

— Ничего, — снисходительно ответил Лайл, — у каждого ведь своя жизнь, Эдди.

— Истинная правда!

Лайл кивнул.

— У меня дела, Эдди.

— Все совершенствуешь свои инерционные… как их там?

— Тормоза. В общем, да. Здесь нет ничего невозможного. Я много над этим работаю и уже близок к решению. Принцип ясен, а это самое главное. До всего остального можно додуматься.

— Слушай, Лайл… — Эдди отхлебнул из бокала. — Ты, часом, не подсоединял этот ящик к антенне и не смотрел его?

— Ты меня знаешь, Эдди, — ответил Лайл. — Кто я такой? Про-стой парнишка с гаечным ключом.

Если бы кто-то мог посмотреть сверху, оттуда, из-за одинокого облака, напоминавшего убитого вчера вечером фельдфебеля, убитого сразу, одним снарядом «дум-у», и не просто убитого, а сбитого в ком, сжатого так, что в этом красно-синем комке отчетливо был виден лишь кусок шинельной полы и подметка, обращенная как раз в сторону ячейки подкапрала Бразе — вот на что было похоже облако (только без шинельного куска и подметки). Так вот, с высоты можно было бы увидеть по одну сторону окопы синих и их каски с острым навершием в виде низенькой трехгранной пирамидки, а по другую — окопы серых и их каски с маленькими, как у чертиков, рожками. Линии окопов местами шли параллельно друг другу, причудливо изгибаясь соразмерно местности и проявленной в былых боях доблести, где-то они расходились по берегам рек, болот и морей, а то вдруг сближались там, где нельзя подвести артиллерию.

Окопы часто переходили из одних рук в другие или вдруг оказывались ничейными. И эта ничья полоса, не принадлежавшая ни синим, ни серым, место, куда было страшно ступить не только из-за мин-ловушек, спиралей «чертовой проволоки», пуль метких и слепых, стойких газовых завес конечно, это страшно, но, в общем, привычно. Страшило другое, то, что могло попасться на глаза, запасть в душу и будить потом по ночам до крика, до исступленных рывков под коечными ремнями в психиатрическом отделении солдатского госпиталя — это называлось Пояс. Поэтому перед каждым наступлением, во время артподготовки командиры вымаливали «наверху» хотя бы «три залпа перед валом снарядов типа «утюг» для поднятия боевого духа и уничтожения возможных препятствий». И «утюги» гладили землю, вминая и разравнивая бугорки, тела, оружие, пеньки и битый кирпич, превращая трехмерный мир в плоское изображение.