Джудит Меррил: Сквозь гордость, тоску и утраты

"Я не лечу, - твердила она, словно вызубренный урок, - я не могу лететь". Она не показала Уиллу карточки, когда он пришел домой. Она должна была вначале подумать, решить, что делать, как об этом сказать. Потому... Потому что, осознав свою неудачу, свое горе, она начала осознавать и нечто другое.

Если она скажет ему правду, он тоже останется дома и звездными ночами будет выходить на крыльцо, на их маленькую лужайку. Будет курить свою трубку и смотреть в небо. Как делал прежде. Только теперь это будет по-другому. Он будет стоять и смотреть в небо один, и ее не будет рядом, и его рука не будет держать ее руку. А потом, вернувшись в дом, он будет избегать смотреть на нее. Он будет ненавидеть.

Когда она это поняла, решение пришло само собой.

"Ты полетишь, Уилл. Я хочу тебе счастья. Всем сердцем. Ты должен утолить сокровенную жажду твоей жизни, осуществить заветное стремление. Даже если беда иссушит меня".

И пусть мысль об этом похожа на мелодраму.

К вечеру она отпечатала для себя белую карточку. Конечно, по этой подделке ей не попасть на корабль, но карточка выглядела вполне прилично, чтобы обмануть Уилла. Она показала их ему вместе. И они отправились ужинать в ресторан. Чтобы отметить радостное событие. И даже немного выпили лишнего. Вместе.

Когда он заснул, она встала и вышла во двор. И смотрела на небо одна. Сидела на мягкой траве и плакала. А потом он проснулся, обнаружил, что ее нет рядом, и тоже вышел. Увидел ее, понял по-своему. Взял на руки и отнес в дом. И был веселым и нежным, смешным и сильным. Они пили какао на кухне, и он подшучивал над опасностями, которые ждут их впереди, пытаясь вселить в нее уверенность, убедить, что вместе они преодолеют все.

С тех пор она не плакала. С тех пор она держала себя в руках. Старалась ни днем, ни ночью не думать ни о чем, кроме любви к Уиллу. Она уже не была самой собой, старалась ничем себя не выдать. Она была живой ложью, которая, если не убьет их обоих, даст ему то, о чем он мечтает.

И вот сейчас наконец ему можно было все рассказать. Можно, потому что менять решение уже поздно. Сейчас у него нет времени, чтобы передумать. Он бы уже не остался сейчас.

Но он не захотел слушать. Что ж, может это и к лучшему.

Где он сейчас? Почему не пришел?

"Я могу больше не увидеть его", - вдруг подумала она. Чудовищная мысль всей громадой навалилась на нее, ударила и сломила. Это невозможно! Такого не может случиться: больше не видеть его!

- Уилл, я здесь.

Он чуть было не прошел мимо.

- А... Привет!

Какие обычные слова. Какие пустые, обычные слова. Как будто он просто выходил погулять. В обычный вечер. Как будто еще будет завтра.

- Давай попрощаемся, - произнес он, и даже в темноте можно было различить его каменное лицо. - Тебе нет смысла оставаться здесь до утра. Ты, конечно, поставила их в известность о своем решении? Как я понимаю, мне ты сказала последнему?

Значит, так. Он вне себя. В нем говорит лишь обида. Его но переубедить, да и не нужно.

- Я бы хотела остаться, - сухие губы едва слушались ее. Но мы можем попрощаться сейчас, если ты так хочешь.

- Да, я так хочу.

Он легонько взял ее за плечи, наклонился и целомудренно поцеловал ее в лицо.

- Нет. Нет. Не так, Уилл. Нет.

Ее собственная боль, обида и печаль исчезли при виде его горя.

- Уилл, пожалуйста, - сказала она твердо, - выслушай меня. Всего одну минуту. Я хочу объяснить тебе...

- Лучше не надо, Сью.

Она медленно вздохнула, облизала запекшиеся губы, зажмурилась, чтобы унять красные пятна, заплясавшие в глазах, и проговорила снова:

- Мне надо тебе объяснить. Я... Я не...

- Я не хочу слышать! - закричал он.

Его лицо напряглось, подбородок задрожал, пальцы впились ей в плечи. Он пытался сдержаться, сохранить видимость спокойствия.

- Я... - попыталась она опять, но больше не смогла вымолвить ни слова. С трудом можно было лишь различить: - Уилл, я...

- Прекрати, - сказал он, а затем неожиданно мягко добавил: - Ничего, малыш, я понимаю.

И вдруг она ощутила его руки у себя на спине, и он, не совладав с нахлынувшим чувством, прижал ее к себе. Крепко, крепко. Так, что стало невозможно дышать.

Он понимает. Но что он понимает? Он не знает, что случилось. Как он может знать? Да и его гнев показывает, что он ни о чем не догадывается.

"Я ненавижу тебя, - подумала она, пытаясь устоять на месте. - Ненавижу за то, что ты такой сильный, что так хочешь лететь!"

- Хорошо, - сказала она тихо. - Я больше не буду.

Она улыбнулась. Она продолжала улыбаться. Вот так, наверное, и нужно прощаться. И больше ничего не надо. После этого мгновения он, конечно, понял, что она его любит. И неважно, почему она не летит, он должен понять, что она его любит, будет любить всегда.