Владимир Михайлов - Приют ветеранов

— Но мы, собственно…

— Мы это обвинение опровергаем весьма легко. Истинное количество совершенных операций отличается от официально указанного крайне незначительно, а именно только на число гуманитарных, бесплатных пересадок. При этом мы даже не пользовались той скидкой с суммы налогообложения, которая была официально установлена, хотя бесплатная операция клинике обходится недешево. Так что здесь мы всегда правы. Куда более серьезное дело — это количество использованных «Гортензией» трансплантатов. Разница довольно ощутима, и налоговый департамент зубами вцепится в недоплаченную пошлину на импорт медицинского оборудования и лекарственных материалов: трансплантаты проходят у них именно по этой статье. Здесь пахнет обвинением в контрабанде, а уж в неуплате пошлин наверняка. Но даже этот облегченный вариант связан с очень крупными штрафами, а может быть, и с возбуждением уголовного преследования.

— Этого-то я и боюсь.

— Естественно. Однако и тут есть выход.

— Говори.

— Мы ведь действительно получаем откуда-то эти криминальные трансплантаты — не из воздуха же они берутся! Пусть и они об этом узнают.

— Бы в уме?

— Не беспокойтесь. В полном. С точки зрения закона путь этот вполне легален. Ну, подумайте сами: что здесь такого? Местные власти прекрасно осведомлены о деятельности фонда «Призрение». Пациентами этого крайне человеколюбивого учреждения являются, как ясно уже из названия, ветераны многих войн. Причем не всякие ветераны, а люди совершенно несчастные. Бывшие храбрые вояки, мужественные парни, которым не повезло до такой степени, что у них не осталось ничего. У них нет здоровья; мало того, нет даже надежды когда-либо поправить его, потому что в приюты этой категории попадают лишь неизлечимо больные или очень тяжелые инвалиды, лишенные кто зрения, кто конечностей, люди с травмами позвоночника, способные передвигаться только в каталке — и то если ее кто-нибудь подталкивает, потому что на электрические, мне кажется, они денег так и не набрали. Эти инвалиды одиноки, у них не было семьи, или она погибла, или, наконец, давно отказалась и забыла о них. Так что если бы не эта форма благотворительности, они давно бы уже умерли от голода и сгнили в общей могиле для бедных. Это соответствует истине?

— Безусловно. Насколько я знаю, дело обстоит именно так.

— Вам это и должно быть известно, хотя бы потому, что время от времени некоторые врачи «Гортензии» навещают Пристань для оказания ветеранам посильной помощи. Я не ошибся?

— Да бросьте этот театр, Марко! Вы не хуже меня знаете, что многие из нас действительно там бывают и лечат — если что-то возможно лечить.

И, кстати, мы делаем это совершенно бескорыстно: брать деньги с этого, не побоюсь слова, святого учреждения было бы… э-э…

— Было бы слишком обременительно даже для закаленной врачебной совести. Я понимаю. Но идем дальше. После всего, что я сказал, вызывает ли удивление тот факт, что смертность в Пристани прискорбно высока? Нет, нисколько. Они все обречены. По сути дела, Пристань — это более или менее комфортабельная палата смертников, и все учреждение предназначено для эвтаназии, всего лишь для того, чтобы люди, с которыми жизнь обошлась так жестоко, хотя бы последнюю — увы, краткую — ее часть провели в человеческих условиях. Однако и они умирают достаточно часто. Если человек скончался — значит ли это, что он не может сыграть еще одну, самую последнюю свою роль в качестве донора органов? Иными словами, позволено ли прежде, чем предать его тело земле…

— Огню: там их кремируют.

— Прошу извинить. Итак: перед этой печальной процедурой вправе ли Пристань воспользоваться некоторыми частями организма покойного для пересадки их людям, у которых это последний шанс в жизни?

— Юридическая постановка вопроса, а не медицинская.

— Хорошо. С медицинской точки зрения, подобное возможно?

Профессор с трудом скрыл улыбку: адвокат разошелся так, словно и в самом деле выступал перед присяжными.

— Все зависит от конкретного случая, — пояснил он, будто читая лекцию в медицинском колледже. — Если скончавшийся не страдал тяжкими инфекционными заболеваниями, какие могли бы в дальнейшем, после пересадки тканей, нанести ущерб здоровью того, кому они пересажены, и если сами по себе эти органы вполне здоровы, такие переездки вполне оправданны. При условии, разумеется, что нужный орган изымается немедленно после наступления клинической смерти, изымается профессионально и вплоть до трансплантации содержится в необходимой для его полной сохранности среде.