Владимир Михайлов: Заблудившийся во сне

Минаев сказал, обращаясь к нашим противникам:

— Советую капитулировать, господа. Как это только что сделало ваше войско. Хотя размышлять тут не о чем, даю вам одну минуту.

Пока текла эта минута, я успел приблизиться к нему, чтобы спросить:

— Где ты перехватил армию?

Он слегка усмехнулся:

— Помог твой приятель. Приказал комдиву отклониться от маршрута и помочь нам.

Я понял, о ком он. Но для верности переспросил:

— Дремин?

— Это его люди. Они попали сюда при нем и навсегда останутся преданными его имени. Тут мы ничего уже не можем поделать. Да и вряд ли нужно.

Я кивнул. Это и на самом деле было не нужно. Я лишь сказал:

— Как только он согласился?

— Наверное, нашел в таком обороте какую-то пользу для себя. Может быть, что-то в нашем будущем?

Минута на размышления закончилась. И все трое собеседников Груздя разом кинулись на нас. Видимо, с мыслью о капитуляции они так и не смогли смириться.

Все три наших противника были уже аккуратно упакованы: в ближнем бою, как выяснилось, они изрядно уступали нам. Борич со Степом отправились вниз — чтобы нейтрализовать ученых и немногих остававшихся там боевиков, помощью которых пользовались наши противники: разношерстный сброд, набранный по редко посещаемым закоулкам Пространства Сна, где ютились никогда не имевшие имен вояки, вроде гвардейцев кардинала или отрицательных героев множества триллеров моей эпохи. Мы остались с Груздем втроем: Минаев, Борич и я.

Мне хотелось поскорее закончить дело, чтобы броситься на поиски дочери. И я не стал разводить с профессором дипломатию.

— Итак, мы вас нашли, профессор. Попрошу вас ответить на несколько вопросов прежде, чем вы вернетесь в мир яви.

Слегка улыбнувшись, он покачал головой:

— Я не собираюсь возвращаться в Производный Мир — во всяком случае, в тот, который вы подразумеваете.

Настал мой черед ухмыльнуться:

— Вы и меня будете убеждать в том, что вы не профессор Груздь? Совсем другое лицо?

Он утвердительно кивнул:

— Именно это я и говорю. Однако…

— Профессор, перестаньте…

Подняв руку, он заставил меня остановиться на полуслове.

— Однако, хотя я не Груздь, но я был им почти три года. И у меня есть свидетель того, что дело обстоит именно так.

Он кивком указал на Минаева. Бывший шофер улыбнулся и проговорил:

— Совершенно верно.

Впервые я не нашелся, что сказать.

— Прикажете понять вас буквально?.. — только и пробормотал я.

— Совершенно буквально. Два с лишним года я играл его роль. Жил в его теле. Но этому пришел конец. Меня отзывают.

— То есть как… Куда?

Вместо него ответил Минаев:

— Домой. В нашу явь, не в вашу.

— Откуда же вы?

Мнимый Груздь пожал плечами. И сказал лишь:

— По меркам яви — издалека.

— Из другого миникона?

— Макрокона. Просто мы там тоже были заинтересованы в результатах того, что происходит у вас. Пришлось немного вмешаться.

Я не справился с острейшим приступом любопытства:

— Заинтересованы? Тоже хотели… воспользоваться результатами? Как вот эти ваши недавние преследователи и собеседники?

Он покачал головой:

— Сейчас это нужно вам. Но впоследствии… это сыграет немалую роль в овладении способами влияния на реализацию макроконов в Производном Мире. Это будет своего рода возможностью заказывать будущее; а двигаться всегда легче, когда цель путешествия уже видна.

— Нельзя ли подробнее?

— Об этом — нельзя. О Грузде, как человеке — думаю, что можно — в разумной степени. Видите ли, настоящий Груздь был на пороге открытия. Мы лишь наблюдали. И все более убеждались в том, что последнего шага он не сделает.

— Не тот уровень знаний?

— Знаний у него хватало. Но был подсознательный порог, через который он не мог переступить. И это ему мешало.

По моему молчанию он понял, что я все еще не разбираюсь в теме.

— Вам случалось бывать у меня… вернее, у него дома?

— Д-да…

— Вас не удивил подбор политической литературы?

— Откровенно говоря — да.

— По нему можно сделать однозначные выводы о его социально-политических симпатиях и антипатиях, верно?

— Без усилий. Но почему такой человек, как он, в наши дни…

— Вы знаете его биографию?

— Нет. В яви она везде стерта. Это он… Нет, вы?

— Это я.

— Зачем?

— Когда он проснется, ему не нужно будет, чтобы кто-нибудь догадался об этом — теперь, когда всех интересует его судьба — и он сам. А ведь все дело заключается именно в биографии. Свое отношение к минувшей эпохе он унаследовал от родителей.