Джонс Коуль - Последний гладиатор

Верховный судья Ламурк, словно попугай, закивал головой, усердно показывая, что он позволяет, но Люк Зубарт даже не подумал посмотреть в его сторону. Он решил быть кратким и сразу перешел к делу.

— Заповедь первая: мир превыше всего. Уже самим фактом участия в столь отвратительном деле как гладиаторские поединки обвиняемый отвергал эту заповедь. Полагаю, иных доказательств суду не требуется. — На этот раз Люк посмотрел на судью. Тот, обрадованный, что обвинитель наконец–то обратил на него внимание, благосклонно кивнул. — Заповедь вторая: мир есть условие гармонии. Обвиняемый отрицал как мир, что уже доказано обвинением выше, так и гармонию. Идеям иррационализма, которые он столь яростно проповедовал, чужда гармония. Заповедь третья: убийство противоречит человеческой натуре. Своей деятельностью обвиняемый напрочь отвергал этот нравственный постулат. Заповедь пятая: убивая других, убиваешь себя. Обвиняемый был причиной смерти стольких людей, что давно уже мертв морально. От него смердит болью и человеческой кровью!

Здесь обвинитель явно переиграл. На лицах сидящих в зале паци появились кривоватые усмешки, выражавшие то, что никто не рискнул бы сказать вслух. О том же подумал и Керл — эх, старина Люк, говоря твоими словами, от тебя смердит не меньше, чем от того, кого ты сейчас обливаешь грязью!

Люк не обращал внимания на реакцию публики и продолжал свою речь.

— Обвиняемый всю свою жизнь нарушал и седьмую заповедь: подчинись разумной воле большинства. Он, напротив, противопоставлял себя этой воле. Восьмая заповедь: обуздай свое «я», и заповедь девятая: руководствуйся разумом, а не чувствами. Керл Вельхоум всю жизнь делал так, как подсказывали ему его чувства, не ограничивая свои желания…

Люк говорил еще довольно долго, но его мало кто слушал. Вязкая паутина слов, в искренность которых не верил даже он сам, поглотила сознание слушателей, заставляя их невольно смежить веки. Керл заметил, что многие вздрогнули, словно стряхивая оцепенение, когда Люк сказал:

— Я закончил, господа судьи.

— Сложив листки, обвинитель медленно двинулся с трибуны, намереваясь занять место среди прочих членов Совета. Судья Ламурк провозгласил:

— Слово предоставляется обвиняемому Керлу Алинсу!

Розовощекие хари оживились, на них расцвели победные улыбки. Вот, наконец, и настал миг торжества Пацифиса, миг, когда отречется от своих идей ярый иррационалист и гладиатор Керл Вельхоум. Но Керлу было не привыкать ниспровергать ликующих врагов, нанося свой удар именно в то мгновенье, когда, празднующие свою победу, они менее всего ждут его. Поднявшись со скамьи, он сделал шаг вперед и прижался ладонями к стеклу, словно желая разорвать прутья своей прозрачной клетки. Кое–кто из сидящих в зале невольно вздрогнули, живо представив себе, как пластик разлетается острыми клочьями и яростный тигр Керл Вельхоум вырывается на свободу.

— Господа паци! — Голос Керла, усиленный динамиками, гулко разнесся по судебной зале. — Вы торжествуете, полагая, что победили меня. Да, это так. Вы победили, но не силой и умением, а нечаянной волей рока, суть которой вам непонятна и сейчас. Я проиграл, а побежденный должен каяться. И тогда ему, может быть, сохранят жизнь. При условии, конечно, если он выполнит то, что желает от него победитель. Покайся, сказали мне, и тебя простят. И, быть может, даже допустят в этот благословенный мир, предварительно вырвав клыки. Покайся — и будешь жить, где захочешь, иметь, что захочешь, и ты можешь стать, кем захочешь. Даже членом Совета. А почему бы и нет? — Керл взглянул на сидящего напротив Люка Зубарта и усмехнулся. — Покайся! Ведь тебе нужно сказать всего три слова — мир, разум, прогресс — и это будет сочтено за покаяние.

Мир! Разум! Прогресс!

Но о каком мире можете говорить вы, обрушившие пламя войны на Белонну, Катанр, Новую Россию и Армагаску? О каком разуме, о каком прогрессе? Уж не о них ли вы ведете речь, оболванивая под одну гребенку умы миллионов граждан Пацифиса?! Это лишь слова. Красивые и лживые. Вы произносите их, сами не веря в искренность сказанного.

Провозгласив о создании общества, в котором правят равенство и счастье, вы на деле создали государство, ставшее над человеком, принизившее его до уровня бессловесного насекомого. Вы говорите мы там, где должно звучать Я. Вы позабыли гордое — Ты Человек! И говорите — мы, люди. Человек умер, остались только винтики, маленькие крохотные винтики в гигантской машине технократической империи, где живые чувства подменены сытостью и спокойствием. Да, наш мир был жесток, но это был мир, который каждый из нас мог с полным основанием считать своим. Своим! Он существовал ради нас, а не мы ради него. Вы же наполнили этот мир приторной сытостью, лживым благополучием и обряженной в улыбающуюся маску жестокостью. Вы наполнили его насилием. Вы, на словах отвергающие насилие!