Джон Кристофер - Город золота и свинца

Тут была дюжина различных видов, некоторые оказались мне незнакомы. Одни показывали темное водянистое болото, чем-то похожее на сады-бассейны хозяев. В воде плавало несколько странных существ. Я бы принял их за бревна, если бы не их разинутые пасти с множеством зубов. В некоторых пирамидах работали хозяева в масках, похожих на наши, и мой хозяин сказал мне, что время от времени виды меняются. Но это была лишь смена одной мертвой сцены другой.

Однако у хозяев была особая цель. Мы прошли к центральной пирамиде. Тут поднималась вверх спиральная рампа с выходами на разные уровни. Я устало тащился за хозяином. Как всегда, после четверти часа ходьбы, я чувствовал сильную усталость, а рампа была крутой. Мы прошли мимо первого выхода. А во втором хозяин подвел меня к треугольному отверстию и сказал:

— Смотри, мальчик.

Я посмотрел, и соленый пот у меня на лице смешался с солеными слезами — слезами не только горя, но и гнева. Думаю, что большего гнева я в жизни не испытывал.

У викария в Вертоне была комната, которую он называл своим кабинетом, а в нем шкаф с множеством ящичков. Однажды меня послали к нему по какому-то делу, и он, вытаскивая ящички, показывал, что в них лежит. Там под стеклом были ряды бабочек, приколотых с расправленными крылышками. Я вспомнил об этом, глядя на то, что было здесь выставлено. Здесь тоже были ряды ящичков, все прозрачные, и в каждом лежала девушка, одетая в прекрасное платье.

Хозяин сказал:

— Это женщины, которых привозят в город. Ваш народ избирает их за красоту, а потом еще хозяева, которые владеют этим местом, отбирают их. Время от времени тут случаются замены, но самые прекрасные будут долго храниться перед восхищенными хозяевами. Долго после завершения плана.

Я был слишком полон ненависти и горечи, чтобы обратить внимание на это загадочное замечание о плане. Мне бы хоть одно из тех железных яиц, что мы нашли в городе-гиганте…

Он повторил:

— Будут долго храниться перед восхищенными хозяевами. Разве это не прекрасно, мальчик?

И я, давясь, ответил:

— Да, хозяин. Это прекрасно.

— Я давно не смотрел на них, — продолжал хозяин. — Сюда, мальчик. В этом ряду особенно прекрасные образцы. Временами я сомневаюсь в назначении нашей расы распространять свое господство по всей галактике, править ею. Но мы, по крайней мере, умеем хранить красоту. Мы сохраняем самое прекрасное на колонизируемых планетах.

Я сказал лишь:

— Да, хозяин.

Я уже говорил, что одновременно я хотел и не хотел найти в городе Элоизу. Здесь, в этом отвратительном месте, желание и нежелание усилились тысячекратно. Глаза мои жадно искали того, от чего я мог отвернуться лишь в горести и отвращении.

— Здесь все рыжеволосые, — сказал хозяин. — Это необычно для вашей расы. Оттенки красного различаются. Посмотри, в каком порядке они уложены — красный оттенок все усиливается. Я вижу здесь два новых промежуточных образца, которых не было при моем последнем посещении.

Но мои глаза искали черные волосы, которые я видел лишь однажды — короткие волосы, проросшие сквозь серебряную сетку шапки.

— Ты хочешь идти дальше, мальчик, или ты видел уже достаточно?

— Я хочу идти дальше, хозяин.

Хозяин издал негромкий гудящий звук, который означал, что он доволен. Вероятно, ему нравилось думать, что он делает приятное своему другу щенку. Он пошел дальше, а я за ним, и, наконец, увидел ее.

Она была в том же простом темно-синем платье, отделанном белыми кружевами, что и на турнире, когда лес мечей взлетал в солнечных лучах, и все рыцари провозгласили ее королевой турнира. Ее карие глаза были закрыты, лицо порозовело. Если бы не ящик, так похожий на гроб, и не сотни других вокруг нее, я мог бы принять ее за спящую.

Но на голове у нее не было ни короны, ни тюрбана. Я смотрел на ее короткие локоны. Они не совсем закрывали то, что она носила на голове, — шапку, которая привела ее, радостную, сюда, в это отвратительное место.

— Прекрасный образец, — сказал хозяин. — Ты достаточно видел, мальчик?

— Да, хозяин, — ответил я, — я видел достаточно.

Проходили дни и недели. В городе были постоянные зеленые сумерки, которые иногда чуть рассеивались, и тогда можно было догадаться, что снаружи прекрасный летний день, и солнце сверкает в высоком голубом небе. Из города оно виднелось, как бледный диск, заметный лишь в зените. Жара не менялась, не менялась и сокрушительная тяжесть. И день за днем жара и тяжесть уносили силы. По вечерам я без сил ложился на жесткую постель, с каждым утром все труднее становилось вставать.