Михаил Михеев - Злой волшебник

Туда, где находились педали сцепления и тормоза. Я понял, что сейчас что-то произойдет. Мне хотелось крикнуть шоферу "берегись!". Но боязнь оказаться смешным удержала меня. И тут же, как сирена скорой помощи, отчаянно завизжали тормоза. Автобус занесло, развернуло поперек шоссе. Совсем близко за окном мелькнул желто-зеленый борт обгонявшего лайнера. Автобус содрогнулся от гулкого удара. Меня бросило вбок... Потом нахлынули тишина, мрак... Я открыл глаза. Лайнер стоял, уткнувшись радиатором в кузов автобуса. Водитель лайнера не смог сразу остановить тяжелую машину, но успел нажать на тормоз и ослабил силу удара. Из пассажиров автобуса никто не пострадал. Только я, очевидно, ударился головой о переплет окна. Затылок у меня побаливал, но сознание работало уже отчетливо. Бестолково суетились пассажиры. Многие лезли с вопросами к водителю. А тот сидел, вцепившись в рулевое колесо, и оторопело глядел вниз, на педаль тормоза. Потом вскочил, открыл двери и выпрыгнул из машины. За ним заспешили пассажиры. Я тоже вылез на шоссе и только там вспомнил про своего незнакомца. Его не было среди пассажиров. Я выбрался из толпы и огляделся. Мы стояли как раз у полосатого столбика - тридцатый километр. В сторону от шоссе отходила проселочная дорога. Мало езженная, заросшая травой, она терялась в березовом лесочке, который тянулся рядом с шоссе. За березами мелькала удаляющаяся сутулая фигурка незнакомца. Я быстро догнал его и пошел следом, метрах в двадцати. Он шагал не спеша, не оглядываясь, я не торопился открывать свое присутствие: я не знал, что скажу, если он увидит меня и спросит, что мне нужно. Он мог и не спросить. Судя по тому, как свирепо расправился он с академиком Семиплатовьтм, он просто сбил бы меня с ног, если бы я чем-то не понравился ему. Вдавил бы в землю, как муху, даже не прикасаясь ко мне. Он мог это сделать, я был уверен. Нечего скрывать - я боялся. Боялся, но все-таки шел. Незнакомец представлялся мне волшебником. Необходимо было удостовериться в реальности всего, что я видел. Или чудеса существуют, или я помешался. На пути попалась лужайка, покрытая травой. В траве белыми пятнышками разбросались созвездия ромашек. Легким движением незнакомец вынул руку из кармана пиджака. Что-то белое вспорхнуло с лужайки и село ему па пальцы. Я подумал вначале - бабочка, пригляделся... цветок ромашки! Он сорвал цветок, не задержавшись ни на секунду, как бы машинально, и продолжал идти. Мне сразу стало неуютно. Я невольно замедлил шаги. Сухой сучок звонко щелкнул под подошвой. Незнакомец быстро обернулся. Отступать было некуда. Он молча, без удивления смотрел на меня своими странными (чтобы не сказать - страшными), стеклянно поблескивающими глазами. Я давно убедился в истине старинной поговорки, что глаза - это зеркало души. Ничто так верно не передает душевную сущность человека, как его взгляд. Что-то ненормальное открылось мне во взгляде незнакомца. Ненормальное и опасное, как и творимые им дела. Молчаливая пауза затянулась. Говорить нужно было мне, а я не знал, с чего начать. В глазах незнакомца уже появилось отчетливое выражение угрозы очевидно, мое поведение показалось ему назойливым. - Шофера, вероятно, будут судить, а он не виноват,- наконец сказал я.Хорошо еще, обошлось без человеческих жертв. Вы слишком резко придавили педаль тормоза. Он прищурился, тонкие ноздри дрогнули в усмешке. Я перевел дух. - Академик Семиплатов получил сотрясение мозга. Зачем вы так обрушились па него? - Припоминаю, - протянул незнакомец. Голос его был скрипучий и неприятный, как, впрочем, и весь его облик. - Так это вас я посадил, когда вы загородили Семиплатова. Зачем вы были на конференции? - спросил он резко.Кто вы? Я назвал себя. - Вот как,- произнес он уже мягче.- Эта ваша книга о полярности биотоков?.. Что ж, в ней много верных положений, - заметил он снисходительно.- А вашего Семиплатова жалеть нечего. Он консерватор... - Он человек, большой ученый... - Академик Семиплатов,- жестко оборвал меня незнакомец,- научился катать по столу мячик от пинг-понга и считает это достижением человеческого ума. Глупец! Разум человека всемогущ... И тут я вспомнил: - Вы - Полянский! Я видел вашу работу в институте. - Да,- согласился он,- пять лет тому назад я посылал академику Семиплатову статью: "Антиполе материи и силовые поля мозга". Вы ее читали? - Нет, - пришлось мне признаться. - Так...- прищурился Полянский.- Прочитать ее вы не сочли нужным. Я не стал оправдываться. - В своей статье, - продолжал Полянский,- я разработал новую теорию взаимодействия человеческой мысли и окружающей материи. Тогда я еще многого не знал. Ваш академик Семиплатов назвал мои рассуждения средневековой мистикой и даже отказался их комментировать. Он обыватель от науки, это тяжелое заболевание, и таких людей лечат только фактами. Он получил по заслугам... А вот ваша работа мне кое в чем помогла. Считайте меня должником. - Как вы это делаете? -решил спросить я. Полянский молчал. Опустил глаза на цветок ромашки, который все еще держал в руке. Закрутил его в пальцах - лепестки цветка слились в белый мерцающий круг. Пальцы были тонкие, слабенькие, как у ребенка, лось, им не переломить и спички... Вдруг ромашка выскользнула из его руки и повисла в воздухе, прямо перед моим лицом. Она висела так несколько секунд - я видел ее ясно и отчетливо, желтую пушистую шапочку и веер белых лучиков вокруг. Потом она очутилась в боковом кармашке моего пиджака. Я потрогал ее. Да, это была настоящая ромашка... - Пойдемте со мной, - сказал Полянский.- Я живу здесь, неподалеку, в дачном поселке. Мы вышли на опушку леса, к одинокой дачке с голубыми ставнями за дощатым, потемневшим от времени забором. На воротах - новенькая железная табличка с собачьей мордой и предупреждающей надписью. Полянский открыл калитку. - Собаки нет, - пояснил он.- Повесил, чтобы попусту не лезли. Не люблю. На поленнице возле стены сидел здоровенный лохматый кот. Он доверчиво поднялся навстречу, очевидно, рассчитывая на какое-то внимание с нашей стороны. Полянский взглянул на него, и кот исчез, будто его ветром сдуло. Только на белой коре березового полена остались царапины от когтей. - Кошек тоже не люблю,- сказал Полянский. Он вытащил из кармана за веревочку ключ, отпер висячий замок на дверях. Через темные сени мы прошли в комнату. Я огляделся с естественным любопытством. Жилище волшебника украшала самая обыкновенная разностильная мебель. На круглом, когда-то полированном, столе лежали книги. Большая груда книг была свалена в углу, прямо на полу. Возле узенькой неудобной тахты, застеленной старым плюшевым покрывалом, стояла здоровенная, похоже двухпудовая, гиря. Гиря привлекла мое внимание. Полянский вряд ли смог вы поднять ее с полу. Руками бы не смог... И мне опять стало не по себе. - Садитесь,- пригласил Полянский, Откуда-то в его руках появилась початая бутылка коньяку и два серебряных старинных стаканчика. Он сдвинул книги на столе - некоторые упали на пол и поставил на освободившееся место тарелку с печеньем. - Извините за угощение. Обедаю в городе. Конечно, если бы я знал... Я сел на стул и поднял с полу упавшую книгу. Это оказалось "Учение йогов" - старое шанхайское издание на английском языке. Полянский сел против меня. Бутылка с коньяком, заткнутая белой пластмассовой пробкой, стояла на середине стола. Полянский навалился локтями на стол и пристально уставился на бутылку. Она закачалась из стороны в сторону. Мне вспомнился Пацюк из повести Гоголя. Я тайком щипнул себя за руку. Нет, все это было наяву. Полянский перевел взгляд с бутылки на меня, по лицу будто пахнуло ветром. Я невольно прищурился. Полянский усмехнулся. Усмешка его была на редкость неприятная и злая. - Это самое трудное, - сказал он, - откупорить бутылку. Приходится раскладывать волевое усилие на две составляющие: тащить кверху пробку и одновременно удерживать бутылку. Никак не могу научиться. Он отковырнул пробку пальцами, налил в стаканчики коньяк. Выпил не чокаясь и не приглашая. Я тоже выпил, и тоже молча. Полянский тут же налил себе еще. - Вы хотите узнать, как я это делаю? - Он откинулся на спинку стула и нервно застучал пальцами по столу.- Хотите узнать... но так и не пожелали прочитать мою статью. Как и вашему Семиплатову, мои рассуждения показались вам болтовней... Бредом!.. Мистикой! - он хлопнул ладонью. Неуравновешенность Полянского была очевидной. Настроение его менялось непостижимо быстро. В его глазах вспыхнули бешеные искорки. Я ожидал худшего... Но он опустил голову. Что-то тяжелое загрохотало по полу. Я вздрогнул. Чугунная гиря покатилась от кровати к столу, потом сделала легкий балетный разворот и вернулась на свое место. Я уже не удивился. У меня сильно заболело в затылке, мысли на мгновение спутались. Наверное, при аварии на шоссе я ударился сильнее, чем предполагал... По лицу опять прошел холодок. Полянский смотрел на меня. - Ладно, - сказал он неожиданно спокойно. - Все же вы не такой консерватор, как Семиплатов. Я, лично, прочитал вашу статью. Внимательно. Вы шли по тому же пути, что и я. Даже впереди меня. Вы были рядом с открытием. Не заметили его потому, что проверяли свои предположения старыми законами. А они - прокрустово ложе для вашей мысли. Вы сами убили свою идею еще в зародыше. Но я пошел дальше... Он опять ваялся за бутылку. Я прикрыл свой стаканчик ладонью. Полянский пожал плечами и налил только себе. Я невольно подумал: что он может натворить в пьяном виде? - Не беспокойтесь, - сказал Полянский, кривясь в своей неприятной усмешке, - я не собираюсь спиваться. Некоторый допинг мне необходим, тогда у меня лучше работает воображение. Алкоголь, как известно, проводник электрического тока, а мысль всего-навсего - продукт движения электронов... Вы, конечно, простите меня за этот старинный институтский каламбур. Трудно было глядеть на его усмешку. Я отвел глаза. - Я как будто уже надоел вам своей болтовней? - заметил он холодно. - Нет, что вы. Слушаю вас с удовольствием. - Даже с удовольствием?.. С удовольствием... допустим. - Он взял было стаканчик, но тут же поставил его, помолчал и опять начал говорить спокойно, как будто читал лекцию студентам: - Если энергию мысли рассчитать по законам элементарной физики, то, конечно, эта энергия окажется смехотворно малой по своей величине. Но я убедился, что человеческое мышление - это нечто более значительное, чем простое движение электронов в атомах нервных клеток головного мозга. Мысль - это воображение. Энергию воображения нельзя выразить в общепринятой формуле: масса, умноженная па квадрат скорости. Когда я заставляю вот эту гирю двигаться, я не тяну ее, как сделал бы руками... Сложно передать на словах... грубо говоря, я мысленно разрушаю вокруг гири все силы тяжести и инерции, уничтожаю их силой воображения. И гиря начинает двигаться. Ваш академик Семиплатов, как чеховский ученый сосед, заявил, что "этого не может быть, потому что не может быть никогда"... Он неуч! Я пять лет тренировал свое воображение и теперь знаю, что сила точно организованной мысли неизмерима. Воображение - всемогуще! Я могу доказать это кому угодно. Хоть всему миру!.. Полянский опять перешел на крик, и опять у меня сильно кольнуло в затылке. Я поморщился. Полянский сразу замолчал. - Вы...- произнес он, нажимая на каждое слово, - вы... мне... не верите. Вы считаете, что я болтун. Жалкий цирковой иллюзионист, которого хватает только на фокусы с гирями и цветочками!.. Так? Он схватил со стола стаканчик, выплеснул коньяк в рот. - Пойдем! Он вцепился в мой рукав и буквально выволок меня через сени в ограду, затем через калитку на улицу. Беспокойно и возбужденно оглянулся вокруг. - Вот! - ткнул он пальцем в сторону башен элеватора. До башен было километр-полтора. Я плохо представлял себе, что он задумал, но послушно уставился на элеватор... Серые башни четко выделялись на фоне белых облаков. Над их верхушкой поднялся еле заметный клубок пыли. Это мог сделать ветер... - Черт... - яростно прошипел Полянский. Рывком повернулся ко мне. Я старался на него не смотреть. Тогда он шагнул вперед, закрыл лицо руками. Это уже начинало походить на мелодраму. Я не знал, что делать. Пожалуй, лучше всего было скрыться от Полянского, поехать в город и прислать сюда карету из психиатрической лечебницы... Полянский резко вскинул голову, протянул руку. Я увидел, как над серыми башнями элеватора стремительно взвился пыльный столб, будто там взорвался артиллерийский снаряд. Из пыли вырвалась стая голубей и спирально пошла в небо. Вершина башни дрогнула... и обрушилась наискось, как сугроб снега. С опозданием в несколько секунд донесся тяжелый грохот. Я онемел. - Смотрите еще! - торжествующе крикнул Полянский. К переезду подходил пригородный поезд. Электровоз тянул десяток вагонов, видны были фигурки людей, столпившихся в дверях... Да, Полянский показывал на него. - Что вы! - я схватил его за плечо.- Там же люди! Но было уже поздно. Электровоз вдруг странно, как игрушечный, запрыгал по рельсам и завалился набок. Вагоны полезли друг на друга. Пронзительный, как крик боли, раздался скрежет сминаемого, рвущегося железа. Люди посыпались из вагонов. Мне захотелось крикнуть: "Нет! Этого нет! Я сплю... или сошел с ума!" Я не мог выговорить ни слова. Над элеватором расплывалось бурое облако. Элеватор горел. - Убедились? - прохрипел Полянский. Он тяжело дышал. На побледневшем лице, как раскаленные угли, горели его страшные глаза. Тонкие губы кривились - похоже, он пытался улыбнуться. Я с ужасом глядел на него и молчал. Он тяжело сунул руки в карманы и прошел мимо меня в калитку. Я бросился к поезду и тут же остановился. Мне нечего там делать. Я должен остаться здесь. Да, я убедился... Полянский, вопреки всякому здравому смыслу, овладел необъяснимой страшной силой сказочного джинна. И могущество его по-сказочному велико. Но очевидно и то, что мозг Полянского не вынес страшного напряжения, что-то сдвинулось в его сознании, подавило все гуманные начала, и ценность человеческой жизни превратилась для него в ничто. Цель заслонила средства. Полянский - опаснейший маньяк. Под развалинами элеватора, в перевернутых вагонах поезда погибли люди. Сколько их может погибнуть еще? Что может изобрести необузданная фантазия Полянского для тренировки и доказательства могущества разума? Как унять Полянского? Это нужно сделать вот сейчас. Потом может быть поздно... Я вернулся в ограду. Он сидел на крыльце. Глаза его уже потухли. Он встретил меня своей обычной усмешкой. Если раньше она была неприятной, то сейчас показалась омерзительной. Что-то не понравилось Полянскому в выражении моего лица. Усмешка его исчезла. - Ну, ну...- сказал он предупреждающе. Я почувствовал, как будто меня схватили две громадные невидимые ладони. Мои ноги оторвались от земли, предметы перед глазами описали стремительный полукруг. Я понял, что вишу в воздухе вниз головой. Я видел перевернутое крыльцо, перевернутого Полянского, который с холодным любопытством глядел на меня. Потом опять все мелькнуло, и я ощутил землю подошвами. Сделал несколько шагов, чтобы сохранить равновесие. Встал возле поленницы и прижался к ней спиной. Голова наполнилась шумом, будто в ней заработал авиационный мотор. Я постарался взять себя в руки, но шум не уменьшался, наоборот, он быстро нарастал, становился громче и отчетливее и наконец перешел в тяжелый надсадный гул. Я не сразу сообразил, что этот гул рождается не внутри меня, а идет откуда-то сверху. К городскому аэродрому снижался пассажирский самолет. - Интересно! - сказал Полянский - он тоже смотрел вверх,- Неплохо проверить. Он вскочил и, уже не обращая на меня внимания, запрокинул голову. Мощно ревя моторами, самолет тел прямо над нами. Секунда... другая... Самолет опустил нос и стремительно понесся к земле. У меня перехватило дыхание. Я оперся о поленницу. Под руку попало березовое полено... Гладкое и круглое, оно удобно легло в ладонь...Читать дальше