Лау Миллер: Талискер (Последний человек из клана - 1)

- Я знаю тебя. - Он говорил с сильным шотландским акцентом. - Но откуда? Встречай я раньше таких, как ты, непременно бы запомнил.

Существу явно стало не по себе, словно в его словах крылось обвинение. Оно (или это она?) сделало еще шаг назад и опустилось на металлический стул.

- Садись, тень. - Голос был женским, и под просторными серыми одеждами угадывались контуры женского тела. Кожа отливала золотом, а в темных, как ночь, глазах отражалось пляшущее пламя факела.

Малколм послушно скрестил ноги и не очень удивился, обнаружив, что может просто повиснуть в воздухе перед собеседницей.

Она откинулась на спинку стула.

- Что ты помнишь?

Странный вопрос.

- Помню? Не много, - коротко ответил Малколм. Неизвестная вздохнула с облегчением. - Я помню... помню, кто я. Помню это место... - Он кивнул на стальные крюки, свисавшие с потолка. - Здесь была лавка мясника. Мы в Мэри-Кинг-Клоуз.

Она кивнула.

- Я... я умер здесь. - Голос Малколма задрожал при этих словах, и он перевел взгляд на свои израненные руки, качая головой, будто хотел поспорить сам с собой. - Так все же зачем? - снова требовательно спросил он, мрачно глядя на вызвавшую его.

- Мне нужна твоя помощь, - тихо ответила она.

- Да? А что мне до...

- Малколм, дело касается твоего последнего потомка.

- Моего последнего... - выдохнул он. Кажется, существо все же нашло, чем задеть его. Слова пришлись мертвому воину не по вкусу, и он нахмурился. - Последнего? Знаешь, у меня было восемь братьев.

Незнакомка впервые улыбнулась, и на ее лице отразилось сочувствие.

Над городом занимался бледный рассвет. Эдинбург просыпается, не торопясь; подобно древнему левиафану, он не спешит сбросить с себя спокойствие ночи. Холмы, окружающие город, не закрывают его от моря, и именно ветер с воды определяет здесь погоду. Туман тянет липкие пальцы во все переулки и дворики Старого города, и мокрые стены блестят, ожидая лучей солнца, которые, дай-то Бог, доберутся до них к полудню. Утреннюю тишину нарушают пронзительные крики чаек - так птицы приветствуют новый день. Соленые волны налетают на стены домов, будто это просто большие камни, а сам город - всего лишь продолжение побережья. Может, так оно и есть. Город очень стар. Свету не заползти в каждую щель на его лице - там хранятся древние тайны. И как всегда, в это время между светом и тьмой создается ощущение, что город чего-то ждет. Его окутывает облако тишины, поглощающее утренние звуки. Город молчит и ждет.

Наконец-то он свободен.

Эта идея пришла ему в голову, когда впереди замаячили красные деревянные ворота. Если он и вправду жаждал свободы, то почему же за два шага до нее хочет развернуться и убежать? Что там, снаружи, пугает взрослых сильных мужчин будто малых детей? Ему всегда хотелось понять это, когда он видел, как его товарищи по несчастью идут этим путем. Кто-то смеялся, кто-то плакал, кто-то старался всем видом выражать равнодушие, но, оказавшись в тени ворот, все как один замирали. Останавливались и смотрели вперед. Те, которые ждали снаружи, подбадривали их, словно бывшие узники могли повернуть назад. Талискера всегда интересовало, что они чувствуют и что написано у них на лицах в эту минуту. Некоторые оборачивались и махали на прощание серым кирпичным стенам, другие глубоко вздыхали, будто собираясь с силами. Но останавливались все.

А теперь он знал. На их лицах был написан страх, потому что за воротами лежал совсем другой мир. Изменившийся мир. Ничто не осталось прежним с тех пор, как они ушли оттуда; люди, места, магазины - все иное. Страх настигал неожиданно, приходил вместе с осознанием, что только сейчас, да, только сейчас, наконец наступил момент приведения приговора в исполнение. Они чувствовали потерянное время - дни, часы, минуты и секунды их жизни. Талискер потерял пятнадцать лет.

Большие красные ворота не распахнулись. Он был готов к этому, но все равно чувствовал разочарование. Охранник отпер маленькую калиточку сбоку. Даже последние минуты здесь не могли ознаменоваться ничем особенным. Через открытую дверцу показался квадрат света, настоящего света. Умом Талискер понимал, что с той стороны от ворот солнце светит ничуть не ярче, и все же ему чудился аромат новых, неведомых минут и секунд, ожидающих за стеной тюрьмы. Он все еще смотрел на яркий прямоугольник, и охранник потерял терпение.

- Ты идешь? - сказал он с сильным шотландским акцентом. - Или мне тебя подтолкнуть?

Неизвестная начала свой рассказ, и ее негромкий голос отдавался эхом в холодной темноте, как тоскливая, протяжная песня. Слова походили на тяжелые капли, падающие в озеро скорби. Малколм слушал молча, по крайней мере сначала.