Святослав Минков: Через девять месяцев

СВЕТОСЛАВ МИНКОВ

ЧЕРЕЗ ДЕВЯТЬ МЕСЯЦЕВ

Перевод С. КОЛЯДЖИНА

Да, скажу вам, братцы мои: никто из нас не упал на эту землю с неба. Вымыслом является и легенда об аисте, который разносил в своем красном клюве плаксивых младенцев по домам. Наше появление на белый свет есть не что иное, как благополучный конец опасного биологического процесса, или, точнее говоря, каждый из нас - это внезапно оторвавшийся плод от громадного дерева жизни, немножко горьковатый, немножко кисловатый плод, который так стукнул по носу отца и мать, что они в течение долгих лет подряд стоят ошеломленные от удара и все никак не могут понять: счастливы ли они, или несчастны.

Слов нет, рождение человека - событие большого значения. Даже сами звезды так выстраиваются в своем шествии в небесном планетарии, что с непогрешимой точностью определяют, каков будет новый человек: жулик или фабрикант, учитель гимнастики или продавец фисташек. Для семьи, ожидающей ребенка, это, можно сказать, занимательнейший ребус, в отгадывании которого принимает участие весь род, с тетками и двоюродными сестрами, с дядьями и свояками, с невестками и золовками и еще со множеством дальних и близких родственников, которые, бросив все свои дела, превращаются в добровольных оракулов во имя естественного прироста населения.

- Мальчик будет, - говорят одни, с любопытством глядя на живот матери, не испытывая при этом ни малейшего стеснения от своего невинного нахальства.

- Нет, только при девочках появляются пятна на лице, твердят другие и разом сражают своих противников проверенными примерами, когда пятна были лучшей приметой при определении пола будущего человека.

А мать, представьте себе, спокойнейшим образом слушает эти разговоры, как будто они не относятся к ней и к ее будущему ребенку. Она невозмутимо сидит на своем стуле, вышивая какую-нибудь пеленку синими нитками, шьет слюнявчик с петушиной головкой и время от времени позевывает от досады. Инстинктивно или просто из задетого самолюбия она верит, что новорожденный будет мальчиком, и эта вера крепнет с каждым днем под угрозами отца, который открыто заявляет, что отправит ребенка в приют, если он, не приведи бог, окажется девочкой.

- Я, - настаивает честолюбивый отец, - желаю продолжения потомства! Род Печигарговых не должен исчезнуть с лица земли!

И среди кипения этих памятных семейных сценок, в разгар этого ясновидческого турнира, как-нибудь в тихий вечер, когда последние продавцы бузы начинают петь на улицах, как мулла, мать внезапно чувствует, что роковой час наступил. Тогда все лампы в доме зажигаются, на кухонной плите слышится шипенье больших кастрюль с холодной водой, которая быстро закипает, заволакивая кухню мглистым паром, бабушка забывает о ревматизме и спешит подготовить подобающий случаю реквизит купленное несколько дней назад корыто, а дедушка глуповато уставляется в вечернюю газету, однако мысли его витают где-то в другом месте и взгляд рассеянно скользит по событиям в Абиссинии, по рекламе пудры, по подвалу с детективным романом, пока, наконец, он не вскакивает нетерпеливо и не идет посмотреть, что происходит. В то же время отец косо нахлобучивает шляпу и выбегает из дому. Мать медленно ходит из комнаты в комнату, хватаясь за спинку каждого стула, и стонет, закусив губы.

Но вот через полчаса с видом победителя возвращается отец. На всех лицах начинают сиять довольные улыбки. Он не один. С ним идет акушерка, которая еще от двери начинает отпускать шутки и старается создать нарочито приподнятое настроение у испуганной семьи. Эта дипломированная сплетница, с волосатой бородавкой на щеке, с большим тяжелым саквояжем в руке, ободрительно похлопывает роженицу по плечу и уверяет ее, что все будет благополучно, что одна ее клиентка, например, родила за разговорами о квашении овощей и, только когда ребенок заплакал у ее ног, поняла, что разрешилась от бремени. После этого охотничьего анекдота акушерка сообщает совершенно доверительно еще целую дюжину самых скандальных сплетен со всех четырех концов города.

Как и следовало ожидать, слова акушерки оказывают свое чудесное воздействие на роженицу, которая перестает ощущать какие бы то ни было боли. Но, к сожалению, это состояние притупления оказывается крайне кратковременным. Неожиданно боли усиливаются и учащаются через три минуты, через две, через минуту, - и паника уже неизбежна. Мать ложится на кровать, закутывается ватным одеялом. Сейчас не помогают никакие присказки и прибаутки, хотя изобретательная акушерка раскраснелась до припадка от болтовни и превращается в какую-то неугасимую, непрерывно взрывающуюся ракету остроумия. Новый человек предъявляет свое законное право на освобождение и желает как можно скорее появиться на белый свет.