Александр Казанцев - Купол надежды

— Аэри-тян. Японский язык напоминает мне счастливые дни моего детства. Но Японии я не видела.

— Я был бы рад открыть вам свою дверь, отодвинуть ширму и усадить на циновки.

Аэлита кивнула. Они входили в особую палату.

Японец пообещал, что поедет сейчас сам в лабораторию, где проверяют продукты несчастливого, по его словам, обеда ученых.

Николай Алексеевич открыл глаза, увидел Аэлиту. Зрачки его расширились. Он попытался приподняться, но Аэлита бросилась к нему, мягко прижала его голову к подушке и спрятала свое лицо у него на груди. Он высвободил руку из-под одеяла, погладил ее волосы, пахнущие чем-то нежным, свежим…

Двое других больных приоткрыли глаза.

— Николай Алексеевич, родной, что же это вы! Я все, все сделаю, чтобы поднять вас на ноги!

— Гадкое это занятие, — слабым голосом отозвался Анисимов. — Уж больно дурно здесь пахнет.

Аэлита поняла, что Николай Алексеевич хотел бы шутить, но говорит, по существу, вполне серьезно, очевидно, стесняясь проявлений своей болезни. У него был озабоченно-виноватый вид.

— О, добрая фея! — грассируя, сказал на русском языке французский ученый.

— Простите, господин академик, — обернулась к нему Аэлита. — Я не знала, что вы говорите по-русски.

— С русскими дружба в концлагере. А потом ваш дед.

— Увы, Мишель, — вмешался Анисимов. — Это не внучка, а лишь моя ученица.

— Все равно, зависть, мой друг! Мои ученики не доехали из Парижа, который ближе Москвы.

— Если позволите, господин академик, я постараюсь заменить их. Стану ухаживать и за вами… И за вами, — обернулась она к третьему больному, бородатому немцу. И повторила кое-как последнюю фразу по-немецки.

— О, данке шен, данке шен, фрейлейн! — отозвался тот. — Мне очень надо подняться, чтобы разбить кое-какие медные химические лбы!

Анисимов перевел Аэлите слова немца, но смысл их все равно не дошел до нее сейчас. Поняла, но много позднее.

Аэлита вступила в свои новые обязанности.

Приходили сестры, давали лекарства: антибиотики, антибиотики! Аэлита знакомилась с предписаниями врачей и процедурами, за которыми взялась следить.

С внеочередным обходом пришел сам профессор Шварценберг. Неизвестная болезнь уже была названа его именем. Он был очень важен, толстый, с тремя подбородками, бифокальными очками и снисходительным взглядом больших печальных глаз. Слова профессора были непререкаемы и принимались многочисленной свитой как откровение.

— Антибиотики, антибиотики и антибиотики! — безапелляционно заключил свой осмотр профессор. — Мы задавим этого микроба, сделаем для него стерильную пустыню.

Аэлита почтительно смотрела на важного медика, а тот ее не заметил.

В сопровождении молчаливой свиты медицинское светило удалилось.

Поздно вечером пришел Иесуке Танага и вызвал Аэлиту в коридор:

— Почтенная Аэри-тян, извините. У нас в Японии с особой подозрительностью относятся к рыбе, составляющей немалую долю нашего рациона. На рынках ее проверяют радиометрами. Но здесь радиометров мало. Не так давно Рейн считался мертвой рекой, отравленной сбросовыми водами ближних заводов. Потом взялись за очистку и наконец провозгласили Рейн вновь чистой и населенной рекой. В ней снова стали ловить рыбу, но… Никто не думал о том, что в числе пойманных рыб могут оказаться такие, которые обрели от своих предков, живших в отравленной воде, новые наследственные признаки, небезопасные для человека. Нужен очень тонкий химический анализ. Я воспользовался расположением персонала химических лабораторий тех фирм, которые прежде сбрасывали в реку свои отходы. Результаты проведенных анализов кушанья, поданного в роковой обед нашим пациентам, настораживают.

— Как я вам благодарна, Иесуке-сан! Возможно, вы опишете теперь такую скрытую опасность, как наследственность отравленных организмов. И это будет не болезнью Шварценберга, а синдромом Танаги. Если вам понадобится провести какой-нибудь химический опыт здесь, в больнице, располагайте мной. Я химик, пусть другой специальности, но… помогу.

— О, прекрасно, Аэри-тян! Именно это, извините, я и хотел проделать. Надо знать, как бороться с неизвестным синдромом «отравления по наследству». Но профессор Шварценберг категорически отвергает версию отравления, видя в ней нападки на свою страну. Он убежден, что виной всему скончавшийся бразильский профессор, завезший из джунглей Амазонки неизвестный микроб.