Алексей Калугин - Лабиринт

– Если ты так боишься за свой авторитет, то не надо было приглашать меня в этот балаган. Можно было встретиться где-нибудь на стороне.

– Мне хотелось, чтобы ты сам увидел, как у меня поставлено дело.

– В отличие от тебя я не страдаю манией величия.

Кащинский вытащил из кармана пачку сигарет.

– У Нас в общине не принято курить, – предупредил Кул.

– Идиотство, – недовольно буркнул Кащинский, но сигареты спрятал.

– У каждого из нас свои слабости, – примирительно улыбнулся Кул.

– Твой Храм больше похож не на церковь, а на логово дьяволопоклонников.

– Бога можно искать по-разному, – хорошо поставленным голосом пророка изрек Кул. – Людям нравится внешняя эффектная сторона священнодействия. Почему же не потрафить их вкусам?

Кул отошел к стене и отдернул тяжелый занавес, за которым скрывалась маленькая дверца. Открыв дверь ключом, Кул жестом пригласил Кащинского следовать за собой.

За дверью находилась небольшая квадратная комната без окон. Кул зажег свет и подошел к огромному, упирающемуся в потолок кресту, вырубленному из какого-то синтетического материала, похожего на черный мрамор. В подножие его был вделан искусно замаскированный сейф. Кул достал из сейфа серебристый термостатированный кейс, положил его на стол и открыл. Ровными рядами из пластиковых ячеек выглядывали головки запаянных ампул. Кул любовно провел по ним ладонью.

– Что в них? – спросил Кащинский.

– То, на что договаривались, – ответил Кул. – Первобытная злость, – тупая, яростная и жестокая. Полторы тысячи единиц, по две в ампуле.

– А демонстрация?

– Само собой, выбирай любую.

Кащинский вытянул ампулу из левого верхнего угла.

Кул захлопнул кейс и достал из стола запаянный в пластик одноразовый шприц.

Отойдя в сторону, Кул накинул поверх трико просторный темно-коричневый халат с широкими серебристыми отворотами и капюшоном, откинутым на спину. Кащинскому он кинул серый балахон, что носили прихожане.

– Зачем это? – Сморщив нос, Кащинский с опаской понюхал кажущуюся грязной тряпку.

– Не бойся, балахон новый, держу для гостей. Если хочешь увидеть демонстрацию своего мнемостимулятора, придется его надеть.

Чертыхнувшись, Кащинский натянул балахон.

– И капюшон надень, чтобы твое лицо, лишенное как благолепия, так и смирения, не бросалось в глаза. Облачившись, они вернулись в зал.

– Теперь сойди с подиума и, когда соберется паства, делай все то же, что и остальные.

– Собираешься устроить массовое представление?

– Я всего лишь хочу совместить демонстрацию мнемостимулятора для тебя с религиозным обрядом для общины.

– Понятно, у тебя даже грязь идет в дело.

Кащинский небрежной, вихляющей походкой подошел к краю подиума, спрыгнул с него и, обернувшись, игриво отсалютовал Кулу рукой.

Кул подошел к висевшему у стены небольшому медному гонгу и ударил в него костяшками пальцев. Густой, раскатистый гул заполнил зал. В ту же секунду двери распахнулись и в Храм вошли шестеро посвященных с резными посохами в руках. Заняв свои места у стен, они одновременно ударили вs шесть гонгов, и в Храм ворвался широкий поток верующих.

Вся паства Куда была одета в одинаковые серые балахоны с капюшонами. Единственное различие заключалось лишь в цвете веревок, стягивающих балахоны в поясах. У посвященных они были красными, у всех же остальных – черными, синими или зелеными, что соответствовало различным ступеням приближения к посвящению.

Когда зал заполнился до предела и двери были закрыты, стоявший на подиуме Кул резким движением, раскинув в сторон полы халата, вскинул вверх руки с растопыренными пальцами.

– Братья и сестры! – возопил он полуистеричным срывающимся голосом. – Вознесем молитву Богу, обретенному нами на этой пустынной планете!

Толпа упала на Колени. Прижав ладони к полу, люди уткнулись в колени лбами. Стоять остался только один Кул со вскинутыми вверх руками и запрокинутой головой.

Жан Кащинский, оказавшийся в первом ряду у подиума и вместе с остальными скорчившийся на полу, ожидал от совместного моления чего-то вроде хорового пения церковных гимнов. Ну, на худой конец, шумного, невнятного бормотания молитв. Но в Храме царила полная тишина. Как в сурдокамере. Гробовая.

Кащинский чуть приподнял голову и пальцем отвел от лица край капюшона. Он не увидел ничего, кроме серых согнутых спин. Упали ниц даже шестеро посвященных.

Через пять минут Кащинскому стало скучно. Через пятнадцать у него начала зудеть затекшая спина, ручка пистолета больно врезалась в живот.