Алексей Калугин: Лабиринт

– Ты так думаешь? – Кийск откинул край накрывавшего его коврика, выдернул из-за пояса пистолет, взвел курок и приставил ствол к виску. – А как поступит Лабиринт, если я сейчас нажму на курок?

– Никак, – спокойно ответил Киванов. – Потому что ты никогда этого не сделаешь. Может быть, именно поэтому Лабиринт и выбрал тебя?

Кийск усмехнулся, поставил пистолет на предохранитель и спрятал его.

– Как бы там ни было, – устало произнес он, накинув на голову покрывало, – сейчас я совершенно ни на что не годен. Мне холодно, и я хочу спать.

Туристский приют стал последним жилым местом, встретившимся на пути отряда беженцев. По мере продвижения вперед лес становился все гуще и труднопроходимее. Повозки не могли продраться сквозь дикие заросли, и их пришлось разгрузить. Всю поклажу взвалили на себя, а лошадей отпустили на волю.

К исходу дня умерли от сепсиса двое раненых солдат. Врачи, не имея необходимых медикаментов и перевязочных средств в достаточном количестве, были не в силах спасти их.

На пятый день пути, когда, по расчетам Баслова, они достигли центра лесного массива, решено было остановиться и приступить к подготовке зимнего лагеря. К тому времени люди совершенно выбились из сил, а больных в отряде стало едва ли не больше, чем здоровых. Главным образом люди страдали от различных форм простудных заболеваний, причинами чему были нехватка теплой одежды и ночевки под открытым небом, прямо на промерзшей земле, когда даже вода во флягах под утро становилась куском льда.

Зима, стоявшая на пороге, не оставляла времени для отдыха и раскачки. Больным и детям теплое жилье требовалось незамедлительно. Навыков и опыта в строительстве деревянных рубленых домов ни у кого не было, а поэтому, чтобы не терять понапрасну времени, решено было в первую зиму обойтись примитивными землянками.

Земля была мягкой, пока еще неглубоко промерзшей, копать ее не составляло большого труда. Хуже обстояло дело с заготовкой бревен. Руки рабочие были, но не хватало для них инструментов и инвентаря. Работали в несколько смен, даже ночью, при свете костров. К тому времени, когда первые вырытые в земле жилища были готовы, люди в лагере начали умирать от пневмонии. Ежедневно хоронили от трех до семи человек.

Баслов, не ослабляя бдительности, расставил вокруг лагеря посты. В направлениях возможного появления механиков постоянно работали разведгруппы.

К капитану вновь вернулись былые уверенность и собранность. Теперь, когда перед ним стояла четкая и ясная задача, пусть даже, как считали многие, и невыполнимая, он готов был работать за троих и того же требовал от тех, кто находился рядом. И каким-то образом ему удавалось всех вокруг заряжать своей энергией.

Не было человека, который бы не понимал, что, выкладываясь подчистую, они борются не за спасение, а всего лишь ради отсрочки уже вынесенного им приговора. И тем не менее все работали как проклятые, словно и не думали и даже не знали о том, что наступит день, когда снова придется все бросить. Остановка сейчас была равносильна смерти.

Кийск, в отличие от Баслова, пребывал в подавленном настроении. Им владели мрачные предчувствия, временами переходившие в глубокую уверенность в том, что эту зиму в лесу не переживет никто.

Двое часовых с нетерпением ждали смены, которая, как обычно, запаздывала, – часов ни у кого не было, и тем, кто ждал, всегда казалось, что время ползет слишком медленно. Это были пехотинцы из роты Баслова, от которой осталось не более двух взводов. По внешнему виду солдат теперь трудно было отличить от гражданских – и те и другие, отправляясь в караул или на работу, натягивали на себя все теплое, что только удавалось найти.

День был серый, пасмурный. Порывистый ледяной ветер дул, казалось, одновременно со всех сторон, – сколько ни поворачивайся к нему спиной, он все время в лицо. Закинув автоматы за спину, втянув головы в плечи и спрятав в рукава кисти рук, солдаты зябко приплясывали на месте. У обоих до самых ушей были натянуты серые спортивные шапочки, а поверх бушлатов накинуты нечто вроде пончо, сшитые из одеял.

Один из них, пританцовывая, принялся что-то едва слышно напевать и вдруг замер в неудобной позе, наклонившись вбок. Ему показалось, что между деревьями мелькнула какая-то тень.

– Что там? – спросил другой.

– Да ничего. Померещилось.

– И чего мы только здесь мерзнем? Если придут механики, то шум будет стоять по всему лесу, – за день пути их услышим.