Михаил Емцев - Душа мира

- Зябко, зябко, Ру, - отвечаю я. - Мне кажется, что я занимаюсь не настоящим делом...

- Скажи, наконец, правду... Тебе со мной хорошо?

- Зябко, зябко, Ру... Иногда с тобой мне тяжелее, чем с другими. Я подозреваю обман.

Ружена поворачивается ко мне. Она бледнеет. На сером лице проступают глаза, как звезды сквозь облака. А я... я чувствую, что меня сейчас вот-вот захлестнет волна и понесет, ударяя о камни и крутые берега.

В предчувствиях бывает удивительный миг. Перед самым действием, когда покой уже кончился, а событие еще не наступило, человек становится ясновидцем. Это странное мгновенье длится миллионные доли секунды. Оно приходит не ко всем и не всегда, но оно приходит. Тогда человек твердо знает, что произойдет и чем все кончится. Он это знает, хотя еще ничего не произошло. Но он знает также, что ничего изменить он не в силах. Его несет волна, тяжелая могучая волна н-еобходимости. И он в ней - всего лишь щепка.

- Больше всего в жизни я боюсь обмана. Тебе не кажется, что наши отношения... они тоже лживы? Просто мы договорились поступать, как нам приятно, и называем это любовью?

Ружена молчит, и ее серое лицо совсем растворяется в вечерних сумерках. Мне кажется, что девушка расплылась, исчезла в мглистом воздухе и я остался один. Я хватаю ее за плечо. Оно безжизненновялое.

- Любовь - это смерть одиночества. А с тобой я бываю безумно, нечеловечески одинок. Не всегда, нет, нет, не всегда, но все же такое со мной бывает. Стоит мне подумать, что можно обмануться самому и обмануть другого, и я нахожу бесспорные доказательства такого обмана. Ру, пойми меня верно, я ненавижу ложь. Мне иногда кажется, что я не люблю тебя... Может, это и не так, но мысль, что я лгу и тебе и себе, порой сводит меня с ума.

- Я думала, что ты только смешной. Но, оказывается, ты можешь быть страшным. Спасибо. Мне наука. Однако я должна подумать, много, много подумать...

Я чувствую прикосновение теплых губ ко лбу. Девушка уходит. По асфальту за ней медленно скользит косая тень, потом она становится все короче и короче, расплывается и пропадает вместе с фигурой.

Я остаюсь один. Всегда этим кончается. Я всегда остаюсь один. Дома, на работе, в любви. Стоит мне сказать откровенное слово, все бегут прочь. Чего они боятся? Но что слова? Нужно действовать. Действовать. Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день идет за них на бой, или в этом роде. Он был прав. А я нет. Он дрался, а я нет. Лишь тот достоин... Но где же бой? С кем драться? С собой?.

Грузовой автолет, тяжелый и неуклюжий, вырвался из пелены дождя на простор, где сильно пахло озоном и блестела, словно смазанная маслом, густая степная трава. Вдали появились и быстро стали приближаться невысокие холмы. Солнце преломлялось на изрытых дождем и ветром склонах, отбрасывая слепящие оранжевые блики.

- Кажется, подъезжаем, - сказал Эрик.

Арефьев промолчал. Они сидели, скрючившись, в багажном отделении машины. Здесь же внавалку громоздились ящики с биотозой, оборудование, разборный алюминиевый дом и масса других предметов, которые могут понадобиться, как сказал, провожая их, Карабичев.

Автолет развернулся и мягко шлепнулся на влажную землю рядом с домиком, окруженным высоким забором из тонких металлических прутьев.

- Приехали! - объявил водитель, распахивая дверцы.

Эрик выпрыгнул. В лицо ему ударил густой медвяный запах степи. Воздух проник в легкие, в кровь и погнал по всему телу энергичные волны бодрости.

- Серега, а здесь здорово! Биотоза сможет развернуться!

- Что? - послышался голос Арефьева из глубины машины.

- Здорово, говорю! Давай выгружайся!

- А-а... - Арефьев задом сполз с машины, осторожно поставил коробку с приборами на землю и медленно распрямился. Он стоял бледный, длинный и, чуть прищурясь, смотрел вверх.

- А солнце здесь квадратное, - внезапно сказал он.

Эрик посмотрел на солнце и сказал:

- Ладно, пошли на биостанцию.

В домике их встретила девица с арбузными щеками и веселым взглядом.

- Уезжаю с вашим автолетом, - заявила она. - Остаетесь здесь хозяйвами.

- Вы научный работник? - спросил Сергей.

- Да, последняя из нашей группы.

- И как же вам здесь жилось-работалось?

- А ничего.

- И не было скучно? Ведь все-таки степь да степь кругом?

- Та не. Ничего.

- Больше вопросов не имею, - буркнул Сергей и озабоченно занялся разгрузкой оборудования.

Когда девица зашагала к автолету, волоча два тяжелых чемодана, Сергей некоторое время рассматривал ее плоскую квадратную спину, похожую на стальную плиту, затем фыркнул: