Орсон Кард - Дети Разума

- Мы соединились с Самоа, - объявил Водная Преграда. - А теперь Мемфис и Путь. Хегира.

Он сделал легкий пируэт, который пеквенинос неизменно исполняли, когда бывали довольны.

- Все они собираются выйти в диалоговый режим. Программа-ищейка их не обнаружила.

- А этого хватит? - спросил Грего. - Корабль сможет совершить еще один полет?

Водная Преграда искусно пожал плечами.

- Узнаем, когда твоя семья вернется домой, разве не так?

- Мама не хочет назначать похороны Эндера, пока они не возвратятся, - объяснил Грето.

При упоминании имени Эндера Водная Преграда сразу потерял интерес.

- А, тот, кто взял Человека в Третью Жизнь, - сказал он. - Но там почти нечего хоронить.

- Я вот думаю, - продолжал Грего, - сколько пройдет времени - дни, недели, месяцы? - до того, как Джейн сможет снова восстановить всю свою мощь, если вообще сможет.

- Не знаю, - безразлично ответил Водная Преграда.

- Воздуха у них только на несколько недель, - напомнил Грего.

- Он не знает, Грего, - вмешался Ольядо.

- Я понимаю, - вздохнул Грего, - но Королева Улья знает. И скажет отцам. Думаю…, словечко-то может просочиться.

- Даже Королева Улья не может знать, что случится в будущем, - пожал плечами Ольядо. - Как можно знать заранее, что у Джейн выйдет, а что нет? Мы снова связаны с другими мирами. Некоторые части ядра ее памяти сохранены и снова связаны с сетями анзиблей, хотя бы и исподтишка. Она может найти их. Но может и не найти. А если найдет, их может оказаться достаточно, а может быть, и нет. Но Водная Преграда не знает.

Грего отвернулся.

- Я понимаю, - снова вздохнул он.

- Всем страшно, - в свою очередь вздохнул Ольядо. - Даже Королеве Улья. Никто не хочет умирать.

- Джейн умерла, но не осталась мертвой, - возразил Грего. - А по словам Миро, айю Эндера ушла живой к Питеру, куда-то в другой мир. Королевы ульев умирают, но их память живет в умах их дочерей. Пеквенинос переходят в новую жизнь и живут как деревья.

- Некоторые из нас, - вставил Водная Преграда.

- А как же мы? - спросил Грего. - Нас уничтожат. Какое будет тогда иметь значение, что у кого-то из нас были планы, какое значение будет иметь работа, которую мы выполнили?

Дети, которых мы вырастили? - Он пристально посмотрел на Ольядо. - Какое значение будет тогда иметь твоя большая и счастливая семья, если всех нас в один момент сотрет с лица Земли эта…, бомба?

- Ни одно мгновение в жизни моей семьи не прошло зря, - тихо сказал Ольядо.

- Но цель жизни в том, чтобы двигаться дальше, разве не так? Оставить свой след в будущем.

- Да, - кивнул Ольядо, - но только одна из целей. А другая - это настоящий момент, сегодня. А еще одна - создать сеть связей. Связей от души к душе. Если бы целью жизни было просто ее продление, то ничто другое вообще не имело бы значения, потому что в таком случае "сегодня" всегда было бы только предвкушением и подготовкой к "завтра". Но ведь существуют сбывшиеся надежды, Грего. Существует счастье, которое у нас уже есть. Счастье каждого мгновения. Конец нашей жизни, даже если не осталось ничего, чтобы продолжить ее, если нет никаких последователей или потомков, конец жизни не стирает ее начала.

- Но тогда ее нельзя оценить, - возразил Грего. - Если твои дети умерли, вся твоя жизнь - пустое.

- Нет, - спокойно, но твердо сказал Ольядо. - Ты говоришь так потому, что у тебя нет детей, Грегуино. Но ничего не утрачивается. Ребенок, которого ты держал на руках хотя бы единственный день до своей смерти, не пустое, поскольку одного этого дня достаточно для достижения цели самой по себе.

Ты уже отодвинул небытие на час, на день, на неделю, на месяц. И если мы все умрем здесь, на этой маленькой планете, наша смерть не зачеркнет прожитых нами жизней.

Грего покачал головой.

- Нет, ты не прав, Ольядо. Смерть отменяет все.

Ольядо пожал плечами.

- Тогда зачем же ты прикладываешь усилия и что-то пытаешься делать, а, Грего? Ведь ты все равно когда-то умрешь.

Зачем заводить детей? Ведь и они когда-то умрут; умрут и их дети; все дети умирают. Когда-нибудь звезды улетят или взорвутся. Когда-нибудь смерть накроет всех нас стоячей водой небытия, и ничего не будет всплывать на поверхность, ничего не выдаст того, что мы когда-то здесь жили. Но мы-то жили, и в то время, когда жили, мы были живыми. Правда в том, что было, есть и будет, а не в том, что могло быть, должно случиться или никогда не может произойти. Если мы умрем, наши смерти будут иметь смысл для остальной вселенной. Даже если о нашей жизни никому не было известно, сам факт того, что кто-то жил здесь и умер, эхом отзовется по всей вселенной.