Орсон Кард - Говорящий от имени мертвых (Голос тех, кого нет)

В первые дни после трагического перелезания через изгородь, он быстро шел на поправку. Он восстановил частичный контроль и ощущения рук и ног.

Достаточные для шаркающих шагов старика. Достаточные для того, чтобы переставлять ноги и руки. Достаточные, чтобы положить конец помощи матери в туалете и в обмывании тела. Затем процесс выздоровления замедлился и совсем остановился.

– Теперь, – сказал Найвио, – мы достигли уровня необратимых последствий. Они необратимы. Тебе очень повезло, Майро, ты можешь ходить и разговаривать, ты остался целым человеком. Ты не более ограничен, чем здоровый столетний старец. Я бы очень хотел сказать тебе, что ты восстановишь свое здоровье до того уровня, когда ты перелезал через изгородь. Что ты в состоянии выздороветь и вновь обрести подвижность двадцатидвухлетнего юноши. Но я рад, что мне не придется говорить тебе, что ты навсегда останешься прикованным к постели, беспомощным и неспособным ни к чему, кроме слушания музыки и сожаления о загубленной жизни.

«Да, я благодарен», – думал Майро. – «Я благодарен, что подобен столетнему старцу. Что мои пальцы не свились в бесполезный клубок, что я могу слышать слабое звучание собственного голоса и заикание речи. Я благодарен судьбе, и могу рассчитывать еще лет на восемьдесят следующего столетия.»

Когда стало ясно, что за ним не нужен постоянный уход, семья вернулась к собственным делам и проблемам. Эти дни были слишком наполнены всякими событиями, чтобы усидеть дома с покалеченным ребенком, братом, сыном, другом. Он понимал это. Он не хотел, чтобы они оставались с ним дома. Он тоже хотел быть рядом с ними. Его работа осталась незаконченной.

Теперь рухнули все барьеры, пришел конец всем бессмысленным ограничениям.

Теперь он мог беспрепятственно спрашивать свиноподобных о том, о чем долгие годы только мечтал.

Сначала он пытался работать через Аунду. Она приходила к нему каждое утро и вечер и составляла отчеты о проделанной работе на терминале в гостиной дома Рибейра. Он прочитывал ее отчеты, задавал вопросы, слушал ее рассказы. Она очень серьезно запоминала все его вопросы, которые он хотел задать свиноподобным. Но спустя несколько дней, он заметил, что, конечно, она имела ответы на вопросы Майро, но это были непоследовательные ответы, не имеющие характера научного исследования. Все ее внимание было занято собственной работой. И Майро перестал давать ей задания. Он притворялся, что больше заинтересован в ее исследованиях, что ее работа более важна.

Правда крылась в другом. Он не мог больше видеть ее. Он стал ненавидеть их встречи. Для него признание ее своей сестрой было болезненным и ужасным. Но он знал, что это только его мнение. Он мог отречься от людских законов, презреть все табу и жить с ней в лесах, среди свиноподобных. Однако, Аунда была верующей и зависимой от общественного мнения. Она погрустила, узнав, что Майро стал ее братом, но она сразу же стала отделяться от него, начала сознательно забывать его поцелуи и прикосновения, его ласки, его шутки, его клятвы и обещания.

Лучше, если и он забудет ее тоже. Но он не мог. Каждый раз, когда они встречались, его ранила ее доброта и терпеливость, ее забота, которой она старалась окружить его. Он был ее братом, братом-калекой, и она должна быть добра к нему. Но любовь прошла.

Не желая того, он сравнивал Аунду со своей матерью, которая любила своего любовника, не взирая на любые препятствия. Но тот, кого так любила мать, был полноценным человеком, а не беспомощным каркасом.

Майро оставался дома и изучал отчеты других. Это было пыткой, сознавать, что он никогда не сможет присоединиться к ним, но все же это было лучше безделья, бесполезного слушания музыки и разглядывания увеселительных картинок. Он смог печатать, медленно, поддерживая правую руку левой и нажимая указательным пальцем букву за буквой. Его скорость была смехотворно мала для набивания информации или составления отчетов, но он мог общаться с компьютером и вызывать информацию из чужих файлов. Таким образом, он мог быть в курсе проводимой работы и не терять связи с реальностью с того момента, как калитка стала для всех открытой.

Аунда работала вместе со свиноподобными над лексиконом языков мужей и жен, разрабатывала систему произношения и транскрипций, чтобы они могли записать основы своих языков. Ей помогал Квим, но Майро знал, что он преследовал собственные цели: он намеревался стать миссионером в других родах свиноподобных, обращая их к Господу до того, как они увидят «Королеву Пчел и Гегемона»; он намеревался перевести хотя бы часть святого писания и Библии и говорить со свиноподобными на их языке. Вся эта работа с языками свиноподобных и их культурой была очень хорошей и важной, она закладывала основы на будущее, готовила к контактам с другими родами. Но Майро знал, что с ней легко могли справиться ученики дона Кристиана, которые рискнули показаться в своих монашеских рясах и задавали много вопросов о свиноподобных, а также отвечали на все вопросы, заданные им, терпеливо и подробно. Аунда позволила себе хоть немного многословия, надеялся Майро.