Маруся рыдала, щеки ее блестели от слез. Державшие ее нацистки не обращали на ее плач никакого внимания, они даже не смотрели на девочку, и это равнодушие было страшнее всех угроз рейхсфюрера.
— Уведите дитя, — распорядилась старуха. — В ближайшие полчаса ничего нового от нее ожидать не стоит: сплошные вопли и сопли. А с вами, господин Гумилев, мы поговорим.
У нее была странная манера вести переговоры, но Андрей был не в том положении, чтобы диктовать свои условия. Уже то, что ему удалось заставить ее прекратить издеваться над Марусей, было чудом.
— Кто вы? — спросил он, когда плачущую и упирающуюся Марусю вывели из комнаты. — Откуда вам известно мое имя?
— Я — рейхсфюрер СС Мария фон Белов, — в голосе старухи лязгнул металл, — правитель Четвертого Рейха. Господин Гумилев, мне известно не только ваше имя, но и имя вашей пропавшей жены, вашей нынешней любовницы, человека, отвечающего за вашу безопасность, и многих, многих других окружающих вас людей. Не стану скрывать: я уже давно присматриваюсь к вам и вашей корпорации.
Она обвела рукой металлические стены комнаты.
— Мы с вами в самом сердце Четвертого Рейха. Отсюда я могу управлять людьми и могущественными организациями на всех континентах. Большинство этих людей служат Четвертому Рейху из идейных соображений или за деньги. Вам, насколько я понимаю, деньги не нужны, а идеи национал-социализма вряд ли вам близки.
— Вы удивительно догадливы.
— Благодарю. С другой стороны, вы представляете для Четвертого Рейха значительный интерес. Вы — один из богатейших людей России. Ваша корпорация инвестирует огромные средства в развитие новейших технологий. И наконец, вы пользуетесь доверием политического руководства вашей страны.
— Хотите использовать меня как посредника на переговорах? — хмыкнул Андрей.
Мария фон Белов удивилась.
— Посредника? Нет… это было бы чересчур рискованно. Ни ваше руководство, ни Администрация США, ни правительство какой-либо другой страны, за исключением, может быть, Северной Кореи, не станет вести переговоры с Четвертым Рейхом, несмотря на несомненные выгоды взаимного сотрудничества. Тут не поможет даже ваш авторитет. Вы слышали, возможно, о падении летающей тарелки в ЮАР в середине восьмидесятых годов?
— Какая-то газетная утка.
— Не совсем. То, что журналисты назвали «летающей тарелкой», было на самом деле торсионным винтолетом Четвертого Рейха. Он был сбит ПВО ЮАР после того, как переговоры одного из моих эмиссаров с Питером Ботой закончились неудачей. Не по вине Бота. На него слишком давили израильтяне — их разведка почти установила наше местонахождение, пришлось прикончить их премьер-министра, это несколько охладило их пыл.
— Насколько я помню, Рабина убил еврей-ортодокс.
— Разумеется. Еще не хватало, чтобы его убил голубоглазый блондин — это спровоцировало бы холокост наоборот. Но подсказали, что делать, убийце мы, и оружие ему в руку вложили тоже мы. Месть свершилась, но южноафриканцев мы уже упустили — вскоре после гибели нашего эмиссара режим апартеида поднял лапки перед черномазыми, и теперь белые в Южной Африке вынуждены прятаться за стенами хорошо охраняемых усадеб, больше похожих на крепости. Я рассказала вам эту маленькую историю для того, чтобы вы поняли: никто с нами договариваться не будет. Никакие дипломатические отношения между Четвертым Рейхом и современными государствами Запада и Востока невозможны. Да нам это и не нужно, собственно. Наша империя рассеяна по всему свету, у нас нет городов и военных баз, потому что мы в них не нуждаемся. Все, что нам нужно, — это верные люди, люди, готовые исполнять наши приказы. Мои приказы.
— И вы хотите, чтобы я стал таким человеком? Агентом вашего Четвертого Рейха?
Старуха улыбнулась, обнажив белые — Андрей готов был поклясться, что искусственные, — зубы.
— Вы не менее догадливы, чем я, господин Гумилев.
Мозг Андрея заработал, как двигатель на форсаже. «Пообещать можно все что угодно, особенно когда речь идет о жизни твоего ребенка… и эта сушеная мумия прекрасно понимает, что я откажусь от своих слов при первой же возможности… Значит, она потребует гарантий. Каких?»
— Допустим, я соглашусь…
Мария фон Белов подняла руку. Жест этот вышел у нее таким повелительным, что Андрей оборвал фразу.
— Не допустим, а согласитесь. У вас нет другого выхода, вы же видели. И не думайте, что сумеете обмануть меня: ваш ребенок останется здесь.
Читать дальше