Кирилл Бенедиктов - Миллиардер. Книга 3. Конец игры

— Неплохо было бы также перейти к нормальным напиткам. — Эйзентрегер брезгливо отодвинул почти нетронутый бокал с минеральной водой. — Однако прерывать столь интересный разговор не годится. Изложите ваши соображения относительно бен Ладена.

— Воля ваша, — отозвался Чен. — Я, как и вы, полагаю, что наш арабский друг пользуется покровительством некоей влиятельной организации. В противном случае трудно объяснить, как он на протяжении девяти лет скрывается от американских ищеек. А в том, что янки действительно его ищут, я не сомневаюсь.

Он замолчал, потому что в этот момент безмолвный слуга-малаец внес на террасу поднос с коктейлями.

— Лично я полагаю, что наш друг тесно сотрудничает с пакистанской разведкой, — продолжил Чен, когда все взяли себе по бокалу и малаец исчез так же бесшумно, как и появился. — И хотя пакистанцы нам не враги, я не прихожу в восторг от мысли, что о наших планах станет известно господину Зардари. Зато я вижу здесь прекрасную возможность для комбинации, которая в шахматах носит название «гамбит».

— И кем вы собираетесь пожертвовать? — спросил Эйзентрегер.

— Я собираюсь отдать нашего друга американцам, — невозмутимо ответил Чен. — Полагаю, что в предвыборный год президент Обама и мечтать не может о лучшем подарке.

— С чего бы это нам делать американцам такие подарки? — нахмурился господин Мао. — К тому же Усама, даже если он и вправду сотрудничает с пакистанцами, может оказаться полезным…

— Мы используем его, не сомневайтесь. — В глазах Чена плясали веселые искорки. — А потом сдадим его ЦРУ. Но не просто так, разумеется. Как там заметил наш друг? «Аль-Каида» никогда не была благотворительным обществом. Мы, смею надеяться, тоже не похожи на филантропов.

— Вы предлагаете заключить с американцами сделку? — догадался Эйзентрегер. — И что же вы хотите получить от них взамен?

На этот раз Чен ответил не сразу.

— Прекрасный «Лонг-Айленд», — сказал он, с явной неохотой оторвавшись от соломинки. — Я еще в прошлый раз заметил, что ваш малаец делает изумительные коктейли. Подарите мне этого парня, господин Мао, — не сейчас, а после нашей окончательной победы.

— После нашей окончательной победы, — усмехнулся Мао, — вы можете взять к себе барменом самого Обаму. А пока, друг мой, сделайте нам одолжение, расскажите, что вы хотите потребовать у американцев в обмен на голову бен Ладена?

— Молнии, — серьезно ответил Чен. — Тот самый небесный огонь, которому служит мое Братство.

Москва, лето 2011

Тяжелый бронированный «Мерседес» черным снарядом мчался по залитому яркими электрическими огнями Кутузовскому проспекту.

В машинах такого класса шум дороги не слышен вовсе — даже шелковистое шуршание шин по асфальту скорее домысливается, чем улавливается ухом. За тонированными стеклами «Мерседеса» мелькали кадры немого фильма из жизни июльской Москвы — вот летит куда-то навстречу ночным приключениям ярко-синий кабриолет, за рулем — черноволосый мачо, то ли испанец, то ли цыган, на заднем сиденье одетый в цветастую рубаху-поло лысый очкарик обнимает за глянцевые плечи двух одинаковых блондинок. Вот голосует на обочине девчонка в опасно коротких шортиках и розовом топике — а два ее кавалера пасутся подальше, чтобы не отпугивать водителей своей кавказской щетиной. Вот компания молодых людей, приехавшая на трех навороченных внедорожниках, пытается запустить в небо над Поклонной горой новомодный шар-монгольфьер — если у них это получится, над столицей на несколько минут загорится новая звезда. А чуть дальше идет по тротуару высокий и прямой старик с выправкой гвардейского офицера — в руке у него длинный поводок, он выгуливает большую и очень пушистую собаку, похожую на увеличенного до размеров сенбернара шпица.

Кого-то этот старик напоминал Андрею, вот только память упорно отказывалась подсказать имя.

— О, — сказала спутница Гумилева, с живым интересом смотревшая в окно, — о, это же шпицвольф! Откуда он здесь?

— Из питомника, вероятно, — сухо ответил Андрей. У него не было настроения поддерживать этот разговор. Ни этот, ни какой-либо другой. Иногда он вообще не понимал, как можно с ней о чем-то разговаривать.

И, однако, разговаривал.

Это входило в условия игры. Если только ту отвратительную, мерзкую, тошнотворную жизнь, которую он вел последние два года, можно было назвать игрой.

— Я люблю шпицвольфов, — продолжала между тем его спутница. — Они похожи на песцов и на медведей одновременно. А на вольфов совсем не похожи.