Дэрил Грегори - Пандемоний

Лицо моей спутницы было все в кровоподтеках, как и моя грудь. Позднее Матиэтта обнаружила, что у нее выбит один зуб, два других шатаются. Как ни странно, первое, о чем она спросила примерно через полчаса, было:

— Старик мертв?

— Да, — ответил я.

— Тогда почему ты все еще здесь?

— Понятия не имею.

Мариэтта прислонилась к окну и закрыла глаза. Она и победила, и потерпела поражение.

— Я думала, он — ключ, — произнесла Мариэтта надтреснутым голосом, — я думала, если он умрет, то вместе с ним сгинут и все демоны, по крайней мере многие.

Она выглянула из окошка на плоский канзасский горизонт.

— Эта когорта демонов, сколько человеческих жизней они загубили. Сотни, если не тысячи. Их нужно было остановить, разве ради этого не стоило рисковать?

— Отвезти тебя в больницу? — спросил я.

Мариэтта отрицательно покачала головой.

— Только не это.

С этими словами она удобнее расположилась на другой стороне кабины, прислонившись головой к стеклу, и замолчала. Может, боялась меня. Когда мы остановились на заправке, Мариэтта, пока я наполнял бак, пошла внутрь. Расплачиваясь за бензин, я воспользовался кредиткой. Теперь мне было все равно, узнает полиция о моих передвижениях или нет. Убийцу доктора Рама они поймали. Или по крайней мере того, кто в этом убийстве сознался.

Телефон-автомат оказался исправным. Я порылся в бумажнике и нашел намокшую карточку, выданную в «Хайатте». Чернила расплылись, однако номер я все равно разобрал. Затем достал телефонную карточку и начал вбивать цифры.

На том конце провода ответил женский голос.

— Привет, — произнес я, стараясь не выдать возбуждения. — Это Селена?

— Да. — В голосе послышались настороженные нотки.

— Это Дэл Пирс. Помните, мы встречались с вами несколько недель назад во время конференции?

— Конечно, помню.

Похоже, она овладела собой. А может, у них был разговор с полицией и они с Томом сообщили легавым о том, как я жаловался на доктора Рама. Ведь для них я был лишь очередной пьяный тип, каких тогда в баре было пруд пруди. Кто знает, на что я способен.

— Как твои дела? — поинтересовалась она.

— Прекрасно. Послушай, я бы хотел поговорить с ВАЛИСом — то есть Филом. Мистером Диком. Он сейчас рядом с вами.

— К сожалению, он в данный момент спит.

— Спит? — тупо переспросил я и задался вопросом, какие сны снятся искусственным людям. — Ну хорошо, когда проснется, не могли бы вы… просто попросить, чтобы он позвонил мне. Давайте я продиктую вам номер. Правда, до вечера меня там не будет, но позже он может звонить в любое время.

Селена явно не торопилась принять мое предложение, однако, в конце концов, номер записала. Я поблагодарил ее и повесил трубку.

О'Коннел вышла из магазинчика с бутылкой воды, шоколадными батончиками и упаковкой аспирина. Заметив выражение моего лица, она остановилась.

— В чем дело? — спросила она.

— Хочу домой, — ответил я.

Когда вечером того же дня мы подъехали к дому, в котором прошло мое детство, я вышел из пикапа, но мотор выключать не стал. С собой мне брать было нечего — все мои вещи остались на ферме. Я закрыл дверь, и О'Коннел тотчас пересела на водительское сиденье и уставилась прямо перед собой. Оконное стекло разделяло нас словно перегородка в кабинке для исповеди.

— Я пыталась убить тебя, — сказала она.

— Ты делала свое дело, — ответил я. — Ведь я нанял тебя себе в экзорцисты.

Лампочка над крыльцом вспыхнула, и я направился к входной двери. Мариэтта вышла из грузовичка, и я обернулся.

— Я нарушила данное тебе слово. Я обещала быть твоим пастором.

— Нет, ты обещала быть пастором Дэла. И ты им остаешься.

В половине четвертого утра дверь моей комнаты открылась, и на пороге возник Бертрам — лысая голова в венчике всклокоченных волос, в лысине тускло отражается свет коридора. Он вошел и притворил за собой дверь.

— Я не сплю, Бертрам, — произнес я.

Не спал я потому, что совершенно вышел из биологических ритмов тела. Оно становилось для меня чужим — как автомобиль, который плохо поддается управлению. Его истинный владелец давил меня изнутри своим весом, ерзал и дергался, пытаясь вырваться из смирительной рубашки, в которой я держал его.

— Извини, что так поздно, — сказал Бертрам.

Голос принадлежал не Бертраму. Он был какой-то безжизненный, слишком ровный и механический, как будто слова одно за другим извлекались из базы данных и лишь потом цепочкой выпускались в эфир.

Я сел на кровати. Он подошел ближе и подтянул стул.