Наталия Лазарева - Листьев медь (сборник)

– С физико-математическим образованием есть? Топология, теория графов, сложные структуры?

Сначала все задавленно молчали, а самый тихий полковник искал что-то в бумагах. Потом отчаянно дернулся человек с длинным бритым черепом и небольшими синими глазами на красном, болезненно обветренном лице:

– Я!

– Кто это – я?

– Да Федор, нашли же уже! – нетерпеливо заворчал тихий полковник, – это действительно, человек из математического института, академический НИИ, доктор… погоди… очки сползли, доктор физмат-наук, работы в области квантовой механики…

– Свободен, проходи! – скомандовал высокий Федор в непромокаемом ватнике и увел математика за собой.

Дом стоял перед ними, раскрытый как тетрадка. Узкие окна– клетки рядами уходили вверх и кое-где были подкрашены оранжевым и голубоватым. С двух сторон стерегли дом прикрытые навесами подъезды, и как два полуткрытых рта зияли над ними овальные застекленные отверстия.

Уля дрожала, Николай прижимался спиной к спинке лавочки и видел эту дрожь на ее губах.

– Выбирай себе окно, – сказал он.

– Вот, вот это, – ответила Уля.

– Это? – указал куда-то Николай.

– Нет, третье от рыжего.

– Почему именно это?

– Я хочу быть там.

– Ну, пойдем.

– Нет, правда?

– Правда. Я там живу.

Но она все же не двигалась, словно хотела спросить и спросила.

– Что ты делал… Что ты делал там с моей рукой?

– Да. С рукой.

Николай унесся обратно сквозь теплый воздух над всей их путанной, перечерченной тенями дорогой, заглянул в красное окно под крышей фабрики и заметил там спящего пожарного, потом попал обратно в душный зал де-ка и забрал себе ее руку.

Нет. У нее была просто горячая влажная рука. Нежная, с мягкой, но негладкой кожей. Все.

– Что ты делал с ней? Я подумала, что заболела.

Уля встала, прошла к подъезду и обернулась к Николаю. Тогда Николай преодолел эти несколько метров до ступенек, открыл дверь, нашел в темноте Улю, взял за плечи, провел впереди себя по лестнице на третий этаж, повернул к обитой черным дерматином двери и достал ключи..

Уля тут же отпрянула, изумленно уставилась на ключи, но дала провести себя по коридору и повернуть к комнате, потом, уже внутри, села на стул возле двери.

Николай засветил трехрожковую люстру на слишком короткой для такого высокого потолка ноге, и Уля стала оглядываться. В комнате были только темный массивный старый шкаф с зеркалом и полуторный раздвинутый диван-кровать с выцветшей обивкой. Окно – голое.

Уля сидела на своем стуле, острые колени торчали из-под бордового платьица, ступни, казавшиеся неожиданно большими под тонкими костями щиколоток, она, видимо, стесняясь стоптанных туфель на низком каблуке, запрятала подальше, под стул.

– А я думала, что этого дома вовсе не существует, что нам только кажется. А у тебя нашлись ключи. Железные.

Она вцепилась пальцами в края сидения стула, скруглила спину, сзади на шее топорщился уже кое-как сколотый пук волос, и казалась черепашкой, выглядывающей из-под панциря. Лицо бледное, усталое, полные неряшливые губы покрылись морщинами и покоричневели.

– Я действительно здесь жил. С мамой, – сказал он. – А сейчас она решила с родственниками съезжаться. Вот, перевезлала все вещи туда.

– У-у-гум, – протянула Уля, вытащила из-под себя ладони и стала разглядывать пятно на обоях.

Николай прижался к косяку двери, постоял так и вдруг понял, что протяни они вот так еще минуту…

Он резко щелкнул выключателем, и окно втянуло сюда лоснящийся поворот реки и отражения фонарей.

Когда его глаза привыкли к темноте, справа выступила светлая ниша в стене, темный диван в ней и слитный, сгорбившийся силуэт с самого края, на фоне окна. Николай сначала не понял, что это – ведь Уля только что была рядом с ним и с дверью, на стуле. От силуэта отделились две белые полосы рук и протянулись в его сторону.

Николай шагнул, притиснулся к дивану, и она ткнулась ему в живот, прижалась к бедрам и держала его очень крепко. Николай попробовал приподнять Улю, но она не поддавалась. Потом хватка ослабла, Уля отползла в темный угол ниши. Николай так и остался стоять, принуждая себя смотреть в окно. А кода вновь повернул к Уле голову – увидел ее в белой, светящейся сейчас, сорочке, сжатую в комок.

Он отошел, разделся, снова, как завороженный остановился против окна, и вдруг почувствовал пространство пустой комнаты и холод.

Глядя на светящуюся улину спину, он решил, что ей тоже холодно, и ему стало ее жаль, и от этого – легко лечь и обхватить белый комок, чтобы согреть его.