Алексей Молокин - Лабух

Черная Шер улыбнулась напоследок умной тетушке Эльзе зелеными глазами и заняла свое привычное место на Лабуховом плече.

Выходя из комнатки, Лабух подумал, что легенда о хабуше, владеющем Истинным плачем, имеет под собой совершенно реальные основания. Только было все гораздо проще. Бродячий шарманщик был не только гениальным музыкантом, но и механиком тоже. Он не только сочинил Истинный Плач, но и ухитрился упрятать его в шарманку, с которой странствовал по белу свету до тех пор, пока не собрал достаточно денег, чтобы превратить свой родной хутор в небольшой уютный городок.

За нотной библиотекой оказалась целая анфилада комнат, стены которых были увешаны потемневшими от времени картинами, изображавшими чинных бюргеров и бюргерш в церемонных позах. На полу громоздились горы паркетных шашек, стояли какие-то ведра, в некоторых комнатах стены серо сияли свежей штукатуркой. Похоже, в здании затевался ремонт. Бюргеры и бюргерши взирали с портретов на временный беспорядок с хозяйственным неодобрением. Большие двухстворчатые двери в конце анфилады были заперты на замок, но Лабух отыскал почти неприметную маленькую темную дверцу и открыл ее. За дверцей находилась чугунная винтовая лестница, круто уходящая вниз. Спустившись по ней, Лабух отворил еще одну дверь и оказался, наконец, на Домской площади.

Над площадью, расположившейся между лапами-пристройками старинного собора, разносились слегка гнусавые, астматические звуки играющей шарманки. Наверное, именно они, эти изжелта-зеленоватые звуки покрыли патиной бронзовые фигуры тихо бормочущего фонтана в центре площади. Кажется, эти фигуры представляли собой аллегории городских ремесел, во всяком случае, Лабух точно узнал кузнеца у наковальни, булочника с круглым хлебом в руках, могильщика с лопатой... В центре фонтана располагалась сидящая на скамейке фигура, положившая длиннопалые руки на клавиши органного пульта. Струи воды, вырывавшиеся из бронзовых органных труб, изгибались красивыми перьями и орошали статуи горожан. В противоположной стороне площади, там, где был небольшой скверик, стояла группка людей, чем-то похожих на бронзовых фонтанных истуканов, но, в отличие от последних, безусловно, живых. В центре стоял немолодой, потешно одетый человек, истово вращающий ручку громадной старой шарманки. У ног шарманщика, на расстеленном на брусчатке клетчатом носовом платке возвышалась внушительная кучка монет. Время от времени в толпе, окружавшей Йохана, происходило движение, и к кучке с тяжелым звяканьем прибавлялась еще монетка. Вершина кучки состояла преимущественно из медных монеток, средняя часть из серебра, а основание — из тяжелых золотых кругляшей. Видимо, наличные деньги у слушателей заканчивались, потому что звяканье раздавалось все реже и реже.

Лабуху до сей поры не доводилось ни видеть шарманщиков, ни слышать их игру, поэтому он решил отложить подробный осмотр исторического фонтана и присоединиться к небольшой толпе, окружавшей мятежного органиста Йохана.

Гитарист втиснулся между толстой теткой в чепце и переднике и прыщавым юнцом, обряженным в невообразимые облегающие штаны нежно-яблоневого цвета, и стал смотреть и слушать.

На породистом, бледном от постоянного пребывания в полумраке собора лице шарманщика разливалось неземное блаженство. Такое лицо бывает у человека, добравшегося наконец до места назначения и, вдобавок, совершенно бесплатно получившего там кружку пива. Такое лицо бывает у человека, освободившего свои усталые ступни от тесных парадных ботинок, у человека счастливого, у человека балдеющего. И еще такие лица бывают у людей, которым бешено везет в карты.

Шарманка между тем продолжала издавать протяжные осенние звуки, пахнущие облетевшей листвой и трухлявым деревом. На верхней доске коричневого, покрытого потрескавшимся лаком ящика деревянные, ярко раскрашенные куколки разыгрывали целое представление. Куколки сажали в игрушечные печки с шелковыми трепетными огоньками маленькие буханки хлеба, куколки пряли и ткали, была даже куколка-шарманщик, вокруг которой собралась небольшая толпа куколок-зевак. Несколько куколок стояли вокруг миниатюрного гроба, потом подняли его и, под печальные звуки шарманки, понесли куда-то. Слушатели, словно завороженные, стояли и внимали.

Лабух заметил, что даже небо над городком вроде бы потемнело, но не искушающе-таинственно, как бывает летним вечером, а тоскливо, словно его накрыли корочкой черного хлеба. Неподалеку от величественного здания собора стояла пригорюнившаяся Машка с дремлющим водилой за рулем.