Тэд Уильямс - Глаз бури

Но Рейчел знала, что причина не только в неотесанных новых обитателях замка. Если в дневное время замок был заполнен задирами-солдатами и надменными вельможами, то по ночам он казался таким же необитаемым, как кладбище за стенами Эрчестера. По коридорам разносились эхо и странные голоса. Шаги раздавались там, где никто не ходил. Рейчел уверяла, что запираются они от пьяных солдат, но и она, и остальная прислуга знали, что тщательно проверяемые болты на дверях и общая молитва перед сном были вызваны чем-то большим, нежели страх перед подвыпившим тритингом.

Больше того, хоть она ни за что не признается в этом своим — Боже сохрани их и помилуй! — подопечным, Рейчел несколько раз за последние несколько недель заблудилась, потому что пришлось бродить по незнакомым коридорам. Это Рейчел-то! Она, которая исшагала весь замок вдоль и поперек за эти долгие десятилетия, теперь могла заблудиться в собственном доме! Это признаки либо безумия, либо преклонного возраста… либо дьявольское проклятье.

Рейчел сбросила с плеч мешок с мокрыми простынями и прислонилась к стене. Трое пожилых священников обошли ее, разговаривая между собой по-наббанайски. Они уделили ей не больше внимания, чем уделили бы дохлой собаке на дороге. Она посмотрела им вслед, пытаясь отдышаться. Подумать только, что на старости лет ей приходится таскать тюки с мокрым бельем, как какой-нибудь прачке из подвала! Но дело-то нужно делать. Кто-то должен продолжать борьбу.

Да, все перевернулось с того дня, как умер Саймон. И лучше не становится. Она нахмурилась и снова взвалила груз на плечи.

Рейчел закончила развешивать мокрое белье. Глядя, как оно развевается на вечернем ветру, она подивилась прохладной погоде. Месяц тьягар, середина лета, — а дни холодные, как в начале весны. Это, конечно, лучше, чем смертоносная засуха прошлого года, но даже несмотря на такое утешение, она жаждала жарких дней и теплых ночей, которые положены каждому лету. У нее и так болят суставы, а в холодные утра особенно. Сырость, казалось, проникает потихоньку в самые ее кости.

Она перешла поляну, не понимая, куда подевались все ее помощницы. Где-нибудь у них посиделки и болтовня, не иначе, в то время как она, главная над всей женской прислугой, работает, как ломовая лошадь. Хоть Рейчел и не так здорова, в правой руке у нее хватит силы, чтобы призвать к порядку нескольких девиц!

Очень жаль, размышляла она, медленно шагая вдоль наружной стены, что не находится человека, способного взять замок в крепкие руки. Элиас казался подходящим для такого дела, когда умер старый король Джон, да благословит Господь его память, но Рейчел была горько разочарована. Но не удивлена. Таковы мужчины, и ничего не поделаешь: самонадеянные и хвастливые, как мальчишки; если разобраться, даже взрослые, они мало чем отличаются от этого простака Саймона. Они совершенно неспособны справиться с серьезным делом, и король Элиас — не исключение.

Взять, например, это безумие с его братом. Ну, Рейчел-то принц Джошуа особенно никогда не нравился: на ее вкус он был слишком серьезен и учен, он-то уж себя непременно воображал шибко умным. Но посчитать его предателем — это уж чистейшая глупость, каждому ясно! Джошуа был чересчур большим книгочеем и парил слишком высоко в заоблачных высях для такой ерунды. Но что же делает его брат Элиас? Несется на север с армией и с помощью какой-то нечистой силы сносит замок Джошуа в Наглимунде, и всех убивает, и все сжигает. И с чего вдруг? Из-за какой-то дурацкой гордыни короля Элиаса. А теперь в Эркинланде полно вдов, неурожай, а все жители Хейхолта — да простит ей Господь Узирис подобные мысли, но все это истинная правда, — все жители Хейхолта попадут в ад.

Наружная сторона Нирулагских ворот возникла перед ней, окрашивая длинными тенями стены по обе стороны. Коршуны и вороны ссорились над ними из-за остатков голов, насаженных на острия решетки.

Рейчел невольно передернулась и осенила себя знаком древа. Вот еще одно изменение. Никогда за долгие годы правления короля Джона, которому она служила верой и правдой, не было такой жестокости по отношению ко всяким там предателям, как теперь, при Элиасе. Их всех избили и четвертовали на Батальной площади в Эрчестере в присутствии неспокойной и смущенной толпы. Не то чтобы кто-то из казненных вельмож был очень популярен, например, уж как ненавидели барона Годвига за его жестокое управление Келлодширом, но все прекрасно чувствовали шаткость королевских обвинений. Годвиг и другие шли на казнь в каком-то удивлении. Они качали головами и продолжали настаивать на своей невиновности, пока дубинки эркингардов не выбили из них остатки жизни. Теперь, вот уже две недели, их головы высятся над Нирулагскими воротами, а птицы-падальщики, как маленькие скульпторы, склевывают все лишнее с поверхности их черепов. Немногие из проходящих в ворота подолгу смотрят на них. Большинство из поднявших голову быстро ее опускают, как будто видят вместо наглядного урока, как того желал король, что-то постыдное.