Тэд Уильямс - Глаз бури

— Я простой служитель Господа, моя леди, — попытался увильнуть Кадрах.

— Молчи… ты… ты подлый пьяница! Ты еще и от Страве получил золото, не так ли? Ты ему дал знать о моем приезде: недаром ты отлучился, как только мы прибыли в Анзис Пелиппе. А пока меня держали взаперти, чем занимался ты? Руководил жизнью в замке? Ужинал с графом? — Она была так расстроена, что с трудом могла говорить. — И… ты еще, наверное, оповестил и тех, к кому меня сейчас везут, так? Так?! Как можешь ты носить свои одежды? Почему Бог просто… просто не убьет тебя за их поругание? Почему ты не сгоришь огнем на месте? — Она остановилась, захлебнувшись злыми слезами, и попыталась обрести дыхание.

— А ну-ка, — сказал Ленти зловеще, причем бровь его изогнулась вниз, к носу, — прекратите этот крик. И никаких трюков!

— Заткнись! — отрезала Мириамель.

Кадрах решил поддержать ее.

— Правильно! Господин хороший, нечего оскорблять леди. Клянусь святым Муирфатом, не могу поверить…

Монаху так и не удалось докончить фразу: вскрикнув от злости, Мириамель уперлась в него и сильно толкнула. Кадрах удивленно выдохнул, замахал руками, пытаясь сохранить равновесие, и полетел в зеленые воды залива Эметтин.

— Ты что, с ума сошла? — заорал Ленти, уронив весло и вскочив на ноги. Кадрах скрылся в нефритовой волне.

Мириамель встала и закричала ему вслед. Лодка закачалась, и Ленти плюхнулся на свою скамью, причем один из его кинжалов выпал и исчез в воде, сверкнув серебряной рыбкой.

— Негодный еретик! — вопила она монаху, которого не было видно. — Будь ты проклят!

Кадрах всплыл, выплюнув огромную струю соленой воды.

— Тону! — пробулькал он. — Тону! Помогите! — Он снова исчез под водой.

— Вот и тони, предатель! — крикнула Мириамель и тут же взвизгнула, когда Ленти схватил ее за руку и, жестоко скрутив, силой усадил на место.

— Взбесившаяся сучка! — крикнул он.

— Пусть умрет, — она задыхалась, пытаясь высвободить руку. — Тебе-то какое дело?

Он влепил ей оплеуху, чем вызвал новые слезы.

— Господин велел доставить в Наббан двоих, бешеная. Привези я одного — и мне конец.

Тем временем Кадрах снова всплыл, отплевываясь, беспорядочно молотя руками по воде и булькая. Второй слуга Страве, к счастью, не бросил своего весла, и теперь лодка, повернув, направлялась к тому месту, где плескался и кричал Кадрах.

Монах увидел их приближение. В глазах его была паника. Он попытался плыть к ним, но настолько неумело, что голова его снова оказалась под водой. Через мгновение он снова был наверху, причем выражение паники на лице стало еще заметнее.

— Помогите! — визжал он, задыхаясь, судорожные движения рук выдавали его ужас. — Здесь есть!.. Здесь что-то есть!

— Эидон и все святые! — рыкнул Ленти. — Акулы, что ли?

Мириамель сжалась на корме, рыдая. Ей было все равно. Ленти схватил веревку и бросил конец монаху. Кадрах не сразу увидел его, но через несколько мгновений одна рука его запуталась в веревке.

— Хватайся, дурак! — закричал Ленти. — Хватайся и держись!

Наконец монах ухватился за веревку обеими руками, и Ленти подтянули его к лодке. Второй слуга бросил весло и нагнулся, чтобы помочь. После пары неудачных попыток и массы проклятий им удалось втащить мокрую тушу в лодку. Лодка накренилась. Кадрах лежал на дне, давясь и изрыгая морскую воду.

— Бери свой плащ и вытирай его, — велел Ленти Мириамели, когда монах, наконец, перешел на тяжелое дыхание. — Если он вздумает умереть, ты всю дорогу до берега проделаешь вплавь.

Она неохотно подчинилась.

Коричневые холмы северо-восточного побережья Наббана вставали перед ними. Солнце шло к зениту, бросая на воду медные отблески. Двое мужчин гребли, лодка покачивалась, а уключины скрипели, скрипели и скрипели.

Мириамель все еще злилась, но гнев ее стал каким-то бесцветным и безнадежным. Извержение закончилось, и огонь догорел, остался холодный пепел.

Как могла я так. сглупить? недоумевала она. Я ему доверяла, хуже того — я начала к нему привязываться! Мне нравилось его общество, хоть чаще всего и полупьяное.

За несколько мгновений до этого, подвинувшись на скамейке, она услышала какой-то звон в кармане Кадраха. Это оказался кошелек, украшенный печатью Страве, наполовину заполненный серебряными кинисами и парой золотых императоров. Это неопровержимое доказательство предательства монаха снова разожгло ее гнев. Она подумала было снова сбросить его за борт, несмотря на угрозу Ленти, но после краткого размышления решила, что уже не так сильно ненавидит его, чтобы желать смерти. В сущности, Мириамель была даже немного удивлена проявленной ею яростью и формой, которую она приняла.