Нина Ненова: Формула счастья

- Посмотрим. Я ли угасну, вы ли воспламенитесь. И вообще самое время спросить - зачем я здесь? Зачем заставил вас форсировать контакт, если я против него?

- Для нас это детали твоей хаотичности, - негумано-ид вновь взял "любящий" тон. - Мы тебе поможем...

- Хватит! Действуйте дальше по программе. Я готов и к вашей помощи.

Этими словами я как будто выпустил "джинна из бутылки". Появилось - я так и не понял откуда - что-то вроде облака. Какое-то особенное, составленное как будто из множества разноцветных заплаток. Негуманоид поспешил уйти с его пути. Я остался на своем месте. Облако остановилось против меня и начало приобретать очертания. Наконец стало похоже на обрезанное сверху и снизу юсианское туловище, только раза в три, по крайней мере, больше обыкновенного и с неестественно яркими коммуникативными зонами. Они продолжали активизироваться и вскоре из его нутра вырвался ревущий грохот. Я знал, что не буду уничтожен сейчас, но, на всякий случай, решил отступить.. И не смог. Пространство за мной отвердело. Меня прижали к стенке, подумал я, и увидел, что с боков тоже прижат. Был закрыт в невидимой клетке. Меня охватила паника, даже промелькнула мысль разыграть свой последний козырь. Но, конечно, я не сделал этого. После моего прорыва в Паутину нужно было дать ей возможность воздействовать на меня почти до самого конца. Хотя я и не имел представления, как определить это "почти".

Со стороны облака наступила тишина, не менее угнетающая, чем ранее грохот. Я ждал. Ничего другого мне не оставалось. И пока облако медлило со своей атакой или тем, что предстояло, моя паника усиливалась, но в обратном направлении. Вопреки разуму, вопреки воле я боялся уже не его приближения, а того, что оно может отступить! Оставить меня! И в этот момент "кровь" полилась в мое абсурдное психоплазменное тело. Хлынула в мозг, вызвав непонятные - но что еще более непонятно - приятные - видения. Я закрыл глаза, чтобы удержать их под веками: быстрое, как у бабочек, порхание в глубине влажной полости;

поток режущих чешуек, которые глубоко входят в меня и я их поглощаю; скользкие бугры, гладкие, как тающие сугробы, и мое предчувствие о приклеивании к одному из них; я утопаю в миллиардах черных зерен, покрывающих меня целиком; открываю глаза и они тоже чернеют...

Я широко открыл глаза. Облако пульсировало, и мое сердце следовало его ритму. Пульсация ускорялась, биение сердца - вслед за ним. Кровь зашумела в моей груди, начала закипать и вырываться наружу, покрывая пеной кожу. Я сгребал ее горстями, протягивал руки и, описывая резкие дуги, пытался... задержать. Не мог остановиться, не знал даже, что это за "задержание", но ощущал его как что-то важное. И мой "запрет" теперь как бы вертикально рассекался, и я чувствовал, что вот уже наступает время, время... для чего? Как будто для голода, неописуемого, потрясающего чувственного голода. Зоны ярких цветов приближались ко мне, заполнили все поле моего зрения. Но нет, никакой коммуникации не будет. Органы взаимопомощи выполняли сейчас только свою собственную функцию. Я понял это всего за мгновение до того, как меня охватили облачные ткани, а когда они меня стиснули в неожиданно отвердевших объятиях, я понял и другое, а именно: юсианс-кая помощь тоже является страшной агрессией и в ней нет ничего "растительного".

Я принимал излучение этой помощи ненасытно, отчаянно, вопреки своему сознанию человека... все еще бунтовавшего против нее. Настолько она быладобронамеренной, пронизанной чужим убеждением в ее спасительной необходимости для меня. Это было как вступление, вовлечение в какой-то нездешний мир, как приятное, безболезненное умерщвление...

Они заставили меня посмотреть через призму их ощущений, а может быть, и их чувств. И мир мне показался действительно потусторонним. С бесчисленными духами в нем - сияющими светлыми фигурами живых и "неживых" существ. Но без столпотворения. Наоборот, для всех было много места, простор ширился бесконечно, неограниченно. И несмотря на это, я видел одинаково ясно и как будто близко от себя все, на что бы я ни посмотрел. Расстояния не были препятствием. Пространство подчинялось моим глазам так, как раньше подчинялось моим шагам, моему движению. От паутины не осталось и следа. Не было и негума-ноида.

Фигуры, хотя и не двигались, не были статичными. Движение заключалось в них самих - я ощущал его, эта была жизнь, духовная... до совершенства. По инерции я сделал попытку двинуться вперед. И опять не сумел, но не из-за внешних обстоятельств. Просто я не хотел двигаться, потому что это было совершенно излишним. Здесь все становилось доступным, даже без приближения, и только через созерцание.