Роберт Уилсон: «Если», 2000 № 03

Я вежливо кивнул.

— То ли дело теперь! — распалился Зиглер. — Жизнь на Марсе! Океаны под поверхностью Европы! Кометы, бомбардирующие Юпитер!

— Согласен.

— А у нас на Земле? Человеческий геном, клонированные животные, препараты, влияющие на сознание… Компьютерные сети, не говоря уж о компьютерных вирусах! — Он шлепнул себя по ляжке. — Вы не поверите, но мне вставили тефлоновое бедро!

— Поразительно, — промямлил я, хотя все это вызывало у меня мало восторга.

— В прежние времена, читая Хайнлайна, Саймака или Гамильтона, мы воображали, будто погружаемся в неведомое. А теперь мы очутились в этом неведомом самым настоящим образом! — Он улыбнулся, заодно ловя ртом воздух, и повторил: — Погружение в неведомое! Для этого нужно одно: время. Всего-то! Давайте я сложу книги в пакет.

Он не глядя сунул в бумажный пакет все пять штук. Я полез за кошельком, но он махнул рукой.

— Никаких денег! Это в память о Лоррен. Спасибо, что зашли.

Возразить было нечего. Забирая пакет, я чувствовал себя воришкой.

— Надеюсь, вы посетите нас снова.

— С удовольствием.

— В любое время! — С этими словами Зиглер попятился к игрушечной занавеске, за которой сгустилась тьма. — Только скажите, что ищите, — и я помогу вам сделать нужное приобретение.

Я переходил Колледж-стрит, нагруженный закупленной снедью, и оказался вдруг на траектории желтой «хонды», проскочившей на красный свет. Однако водитель умудрился меня объехать, лишь задев брючину колпаком колеса. У меня на секунду остановилось сердце.

…и я умирал, умирал несчетное число раз…

Вероятности рассыпаются в прах. Я становлюсь все менее вероятным.

«Погружение в неведомое!» — твердил Зиглер.

Но разве я этого хотел? Хотел всерьез?

«Смотри, не соверши ошибку! — сказала мне Лоррен в один из вечеров тягостного месяца, предшествовавшего ее смерти. Поразительно, но она относилась к смерти так, словно это была не ее, а моя трагедия. — Не вздумай возненавидеть жизнь!»

Подобному совету трудно следовать. Ненавидел ли я жизнь? Вряд ли. Иногда жизнь представлялась мне довольно приятной, чашки кофе и утреннего солнца бывало достаточно, чтобы дышать дальше. У меня сохранилась способность улыбаться детям, даже смотреть на привлекательных молоденьких женщин и испытывать при этом не только ностальгию по ушедшему, но и кое-что более вдохновляющее.

Но я ужасно тосковал по Лоррен. Детей мы не завели, близкие друзья не нашлись, родственников не было у обоих. Я не имел ни работы, ни надежды ее получить, и был вынужден жить на свою пенсию и наши скромные накопления. Ушла радость жизни, рухнула простая декорация, в которой я прежде существовал, и будущее виделось продолжением настоящего — затянувшимся погружением в могилу.

От самоубийства меня спасала не отвага и не принципиальность, а рутина. Я принимал (и неоднократно) решение покончить с собой после того, как посмотрю новости, оплачу счет за электричество, прогуляюсь…

Или после того, как решу загадку, с которой вернулся из магазина «Файндерз».

Не буду подробно описывать книжки: внешне они почти ничем не отличались от всех остальных. Странность состояла в том, что я их не узнавал, хотя знал этот жанр — научная фантастика 50-х — 60-х годов в мягких обложках.

И дело было не только в новизне — я вполне мог пропустить кое-какие незначительные произведения мало заметных авторов; передо мной лежали крупные романы известных писателей, причем с оригинальными названиями и не в сборниках. Скажем, я тут же зачитался книгой «Каменная подушка», принадлежавшей перу автора, которого немедленно узнал бы любой знаток фантастики. Книжку выпустило издательство «Сайнет» примерно в 1957 году, обложку оформил в характерном для того времени стиле художник Пол Лер. Страницы пожелтели, корешок был потрепанный. Я обращался с книжкой с величайшей осторожностью. Она представляла собой достойный пример известного всем стиля и образа мыслей покойного автора. Я получил от чтения большое удовольствие и лег спать с убеждением, что вещь подлинная. То ли я ее каким-то образом не заметил — хотя в те времена очень старался не пропускать книг такого масштаба, то ли напрочь забыл. Других объяснений не находилось.

Если бы томик остался единственным, я бы не счел это удивительным. Но вместе с ним я принес домой еще четыре книжки такого же достоинства, тоже совершенно мне неведомых.

Разумеется, я был готов распознать в этом провале памяти возрастное явление или, того хуже, симптом старческого маразма, даже болезни Альцгеймера. Неудивительно, что ночью я не сомкнул глаз.