Роберт Уилсон - «Если», 2000 № 03

Ной сурово покачал головой.

— Сорок, милая моя. Сорок!

Названная «милой» главбух остолбенела. Раскрыв и закрыв рот, шатаясь, вышла в коридор.

А за окном и впрямь лило, как из ведра. Дождь требовательно стучал в стекла; в туго наполненных водосточных трубах бурлили потоки. Дикторы наперебой вещали о городских заторах, о залитых подвалах. На иных улицах сметливые мальчишки уже перевозили пассажиров на резиновых лодках. Цены за провоз росли на глазах. Резиновые сапоги не спасали, тут и там посреди проспектов бессильно тонули заглохшие машины. Могучие КРАЗы растаскивали транспорт буксирами, люди глазели в окна и дивились обилию влаги.

Не верить более Ною стало невозможно. Сработало некое таинственное реле, замкнув нужные контакты в сознании коллег. От прежнего скепсиса не осталось и следа. Отныне телефон у Башенкина разрывался от беспрерывных звонков. Спаситель человечества коротко опрашивал звонящих, записывал фамилии на листок и, не прощаясь, клал трубку.

Вечером не выдержал начальник. То есть сам он, возможно, сумел бы удержаться, но жена, нервно хихикнув, посоветовала:

— Ты бы тоже позвонил, что ли…

— Куда?

— Ему. Сам видишь, что на улице делается…

— Ну?

— Вот и позвони. На всякий случай. Мало ли что…

Начальник не стал уточнять, кому именно звонить. Он все понял. После минутного колебания полистал блокнот, нашел телефон Башенкина:

— Ной Александрович? — тон он все же взял шутливый. — Я тут насчет погодки. Так сказать, проконсультироваться…

Сухой голос подчиненного огорошил:

— Ваш инвентарный номер?

— Что?.. Вы, должно быть, меня не узнали. Это Борис Федорович беспокоит.

— Вот я и предлагаю вам, Борис Федорович, назвать свой инвентарный номер.

— Но у меня… Я не знаю никакого номера.

— Ах, не знаете! Тогда звоните после тридцатого.

— Подождите! Я хотел спросить…

— Что хотели спросить?

Пауза показалась начальнику бесконечной. Он чувствовал, как по лбу стекают капли пота. Или не пота? Может, уже протек потолок?

— Вы хотели спросить про ЭТО? — в голосе Ноя угадывалась взрослая умудренная насмешка.

Борис Федорович сник.

— Хорошо, я подумаю о вашей судьбе. А пока запомните: вы — номер дабл-ю сорок четыре.

— Спасибо… — Начальник дрожащей рукой опустил трубку и бессмысленно оглянулся на супругу. — Вот, кажется, договорились…

Услышав щелчок отбоя, Ной удовлетворенно вздохнул. Последняя крепость пала. Народ поверил в него окончательно.

Правый бок ему согревала рыжеволосая Милена, левый — Наденька. Обе спали крепко и сладко, не сомневаясь, что на спасительном плоту им сидеть в первых, крытых плюшем рядах. И этой же ночью, ближе к утру, Ной ощутил смутное беспокойство. Проснувшись, он некоторое время лежал, прислушиваясь к себе, пытаясь понять, что же его разбудило. Размеренно бурчал трубопровод кишечника, колесил по кругу и постукивал на стыках сердечный вагончик. Внутри все было привычно и правильно. Неправильное затевалось снаружи. Осторожно он повернул голову, с опозданием поймав слухом внешние звуки, осознал наконец причину своей тревоги.

ДОЖДЬ ШЕЛ НА УБЫЛЬ.

Торопливо выбравшись из постели, он на несколько минут приник к окну, потом зверем заметался по комнатам. Покусывая губы, выскочил на балкон. Увы, все было правдой. Потоп предательски иссякал, в бледное нечистое небо медленно поднимался золотистый шарик — не монгольфьер и не НЛО, а самое обыкновенное солнце.

Это был крах. Полный и безоговорочный. Спасти Ноя могло только возобновление ливня. Или чудо.

Еще добрых полчаса он нервно бродил по комнатам. Голова яростно чесалась, — должно быть, выпирали наружу первые седые волосы. Ной лихорадочно стискивал кулаки. В конце концов нужное чудо было сотворено.

Сонно подняв телефонную трубку, Борис Федорович получил от Ноя первую шайбу.

— Инвентарный номер дабл-ю сорок четыре?

— Не понимаю… То есть, пардон! М-м-м… Кажется, так.

— Ваша просьба рассмотрена и удовлетворена.

— В смысле?

— По-моему, вы хотели избежать грядущего?

— Я… Ну, в общем…

— Все разрешилось наилучшим образом. Вас переселили.

— Подождите, подождите! Куда переселили?

— Туда, где обошлось без потопа.

Сон — тягостная вещь. В потемках да с кружащейся головой Борис Федорович решительно ничего не мог взять в толк. Ясно понимал только одно: ему снова отчего-то становится не по себе. Интонации Башен-кина напоминали синтетическую речь робота. На всякий случай Борис Федорович огляделся. Все было на месте — стены спаленки, торшер, плечо жены.