Шон Уильямс: «Если», 2000 № 04

— С ней все в порядке.

— Но… — начала Джеделла. Она взглянула на меня, потом ее глаза расширились и стали неподвижными. — О-о, а эти мужчины на улице…

— Старики на скамейке? — переспросил я.

Джеделла сказала:

— Простите, я не хотела быть дерзкой.

Расправив плечи, я произнес:

— Я думаю, вам следует поговорить с доктором Макайвором. Он, наверное, знает, с чего надо начать.

У меня сложилось впечатление, что она немного не в себе. Мне было любопытно, что она ответит на замечание о враче.

Но Джеделла улыбнулась мне, и улыбка сделала ее красавицей. На мгновение я увидел в ней свою музу. Я подумал: а что если я влюблюсь и стану питать ее тайной свое творчество. Писатели часто бывают эгоистичны. Но в свое оправдание могу сказать: я сразу понял, что передо мною нечто редкое, бесценное — и странное.

— Конечно, я поговорю с ним, — ответила она. — Мне не к кому и некуда идти. Вы очень добры.

Что происходит, когда заболевает врач? Конечно, песенка старовата. Но доктор Макайвор уехал в другой город к племяннице, ожидавшей появления на свет первенца. Это знали все, кроме меня. Но тогда я прожил в городе только пять лет.

Признаться, мне очень не хотелось отдавать Джеделлу с ее летейскими глазами и божественной улыбкой в руки закона, поэтому я отвел ее в пансион, где жил сам, и нам навстречу выплыла Абигайль Энкор в своем пурпурном платье.

— Я могу поселить ее в той маленькой комнате в западном крыле, — проговорила Абигайль. — Эта девушка — беглянка. Я знаю.

— Вы так думаете? — спросил я.

— О-о, уверена. У нее, наверное, жестокий отец. Может, хочет выдать ее замуж насильно. Хотя не мне судить. Разумеется, мистер Кросс, вы знаете больше, чем говорите.

— Я не знаю ничего, миссис Энкор.

— Что ж, дело ваше, мистер Кросс.

Этим же вечером мы встретились с Люком Барнсом в таверне.

Мы пили пиво. Глядя на меня, он усмехался.

— В городе идут разговоры. Твоя милая остановилась у мамаши Энкор.

— Твоя и моя. Ты ее первым увидел.

Люк спросил:

— Ты что-нибудь о ней знаешь?

— Ничего. Абигайль приютила ее исключительно по доброте душевной. Ее имя Джеделла.

— Мне кажется, — проговорил Люк, — она ненастоящая. Она, наверное, призрак.

— Я держал ее за руку, — возразил я. — Она не менее настоящая, чем ты или я.

— Тогда что с ней?

— Я думаю, она не в своем уме. Слегка помешанная. Возможно, скоро кто-нибудь за ней приедет. Она не могла забраться далеко.

— Но она замечательная, — сказал Люк.

— Да. Недоступные женщины всегда замечательны.

— Больно уж ты умный, — проговорил Люк. — Я намерен приударить за ней.

— Не вздумай. — Я хмуро уставился на дно своей кружки. — Не вздумай.

Прошли две недели, и Джеделла все еще жила в западном крыле пансиона миссис Энкор. Она не причиняла никаких хлопот, а я договорился с Абигайль о плате. Абигайль помогла Джеделле со всеми необходимыми вещами, и вскоре мне представили счет. Мое ремесло приносило мне некоторый доход, так что я не возражал.

С другой стороны, я не видел причин вмешиваться в жизнь Дже-деллы. От Абигайль я узнал, что девушка не особенно стремится выходить из дому, но, казалось, ей было неплохо. Пищу она принимала у себя и пользовалась всеми услугами, которые предоставлял пансион. Время от времени я замечал Джеделлу у окна, она глядела на улицу. Однажды я помахал ей, но она не ответила.

Разумеется, в городе шли разговоры о неизвестной молодой женщине. Ко мне тоже приставали, но что же я мог ответить?

Люди сошлись на том, что Джеделла сбежала из усадьбы в лесу, о которой никто ничего толком не знал, но слышали о ней даже наши старожилы, так что, казалось, она была в лесу вечно. Девушка лишь раз в разговоре со мной обмолвилась о каком-то «доме», где все время менялись люди, а потом внезапно «все ушли».

Пытался ли я выяснить что-нибудь еще? Нет, скорее, я сторонился Джеделлы. Реальная жизнь часто разочаровывает. И с другой стороны, если кто-то узнает чужую тайну, имеет ли он право на предательство, облекая ее в литературную форму? Я предпочитаю вымысел.

Люк попробовал познакомиться с девушкой. Однажды он принес ей цветы, в другой раз — коробку конфет. Но Джеделлу это лишь удивило. Он был разочарован — к большому облегчению двух или трех молодых дам, возлагавших на него надежды.

В пятницу второй недели, как раз когда я закончил длинный рассказ, сидя у Милли, я узнал о том, что Хоумер Айвори скончался у себя в постели. Ему должно было вскоре исполниться восемьдесят (для нашего города этот возраст не считался критическим), и его дочь, казалось, пребывала в трансе, потому что любила его и уже планировала юбилейный обед.