Развалины раздвинулись, высвобождая некое подобие площади. Куда Ника и вышла, держа автомат наперевес. Ей почудился тихий шепот слева и она обернулась, в последний момент удержав палец на спусковом крючке — в оконном проеме никого не было. Она двинулась дальше, держась стены дома.
Эта стена ее и подвела.
Вдруг у самого уха раздался хриплый человеческий голос, как на старой заезженной пластинке.
— Я возвращаю ваш портрет.
Ника вздрогнула и отскочила. Стены уцелевших домов взорвались человеческими голосами.
— …мы пройдем, Кабан, мы пройдем!
— …сука! Левее надо было…
— …врагу не сдается наш гордый…
— …и не куда-нибудь, а в глаз…
— …вляпался… вот вляпался.
— …только не это б…, только не это!
— …четыре тру- у — па возле та — а — нка!
— …врешь, п…, не возьмешь!
— …прощай, собака.
Оглушенная стояла Ника посреди площади. Автомат в руках дрожал. Вокруг орали, хрипели, ругались матом разные голоса. Звенели, кружились, затягивали. Последний возглас, в котором Ника узнала свой голос, окончательно лишил ее мужества.
— Ну! — всхлипнула она. — Чего ты ждешь, падаль?
Она озиралась по сторонам, не зная, чего ей ждать от этой аномалии. Может, следовало бежать без оглядки, может наоборот, затаиться и переждать. Внутри все сжалось от страха. Сердце так сильно билось в груди, что болела грудная клетка.
— Забавно, — заговорила вдруг темнота, запрятанная в погребенном под крышей углу. — Последним, кого я увижу, будет контролер.
— Ну, — тихо сказала она в темноту. — Выходи, контролер. Поговорим как мужик с мужиком.
— Еще пара минут и разговаривать мы не сможем, — голосом Грека пообещало треснувшее наполовину окно. — Это конец, Очкарик.
— Хрен тебе, конец, — Ника повернулась на голос. — Выходи, сука.
— Бесполезно. Это конец, Очкарик, — скрипнула сорванная с петель дверь.
— Я знаю… я знаю — тебя можно убить, тварь.
— Подойти сзади… и к настоящему, не миражу и выстрелить в затылок, — посоветовало обгоревшее бревно, торчавшее из окна.
— Найдем мы твой затылок, не переживай, — страх, долгое время сжимавший внутренности в тугой узел вдруг кончился. За гранью немыслимого страха вдруг обнаружилась пустота.
— Ты видишь не своими глазами, короче…
— Да знаю я, чем вижу! Катись сюда, тварь. Тащи свою уродливую башку.
— Не трать патроны, Очкарик. Нам его не убить.
— Еще посмотрим… сука.
— Прощай, собака.
Неизвестно, кому предназначалось последнее обращение, но именно слепую собаку Ника и увидела. Прямо на нее, оскалив клыки, то и дело припадая к земле, крадучись, шла собака. Ее собака. Из пасти капала слюна. Пленки, закрывавшие глаза побелели и Нике показалось, что за ними угадываются черные зрачки. Собака шла на нее. И сомнений не осталось — она шла нападать, рвать зубами, вгрызаться в человеческую плоть.
— Гад ты, контролер, — голос Ники дрогнул. — Каков гад. Это моя собака.
— Прощай, собака.
— Это моя собака, — сквозь зубы повторила она. Внутри закипала ярость. — Это моя собака и я ее тебе не отдам.
Она шагнула навстречу собаке, отодвинув автомат в сторону.
— Единственное доброе существо на всю чертову Зону, и во что ты ее превратил. Это моя собака, — прошипела она. — Иди к своей падали. С ними у тебя лучше получается.
Она опять сделала шаг. Все вокруг перестало существовать, кроме оскаленной пасти, приближающейся к ней. Ника смотрела прямо в закрытые пленкой глаза, пусть вся деревня несется в тартарары — ей не было до этого никакого дела. Весь мир сузился до собачьей морды. Закусив губы, белая от бешенства, она шла к собаке, бесстрашно выставив перед собой руку.
— Моя собака, моя, все, что есть у меня, — хрипела она, даваясь словами, выскакивающими из сдавленного горла. — Моя. Собака.
Непонятно, какая сила удерживала собаку от броска. Припавшая к земле, с узлами мышц, вздувшимися под кожей, с пеной, срывавшейся с клыков, собака держалась.
Девушка осторожно — боясь не нападения, наоборот — вспугнуть собаку неосторожным движением — положила руку на лысую голову.
Собака содрогнулась всем телом. Длинной нитью растянулась из пасти слюна. Выгнулась дугой спина. И вдруг тело обмякло, словно из него выдернули штырь. Собака попятилась, лапы у нее заплетались и она тяжело завалилась на землю.
Деревня, лежащая в руинах, внезапно стала менять очертания. Стремительно достраивались стены. Влетали в окна стекла. Девятым валом вставали на дыбы крыши и накрывали стены домов. Мгновенно очистилась от мусора улица.
Читать дальше