Юрий Никитин: Пигмалион

- Еще как!.. Голова разламывается. Ох, за что я мучаюсь...

- Что мне нужно сделать для тебя, создатель!

- Ох, не знаю... Разве что снова превратиться в камень.

Галатея не поняла:

- Зачем?

- Ох, не знаю... По голове как будто кто молотом бьет...

- Я хочу понять, - сказала она медленно, - что с тобой случилось? Я самая совершенная на свете женщина... Так ведь? Я самая совершенная на свете женщина, я твоя жена, а ты сегодня обнимал другую, старую и некрасивую, очень порочную. Ты умеешь мыслить и говорить логически, но дрался с пьяными крестьянами, пил безумящий виноградный сок... Зачем?

Он неподвижно лежал лицом вверх, бледный, похудевший. С закрытыми глазами.

- Все-таки я сумел сделать тебя, а не бог, - сказал он тихо. - Был такой миг...

- Что с тобой, создатель?

- Это верно, создатель... Сумевший создать более чистое и светлое, чем я сам. Я слаб духом, грязен, похотлив, труслив и драчлив. И все-таки создал тебя... Странное я существо.

Она ощутила тревогу, хотя он говорил тихо и бесцветным голосом. Ее руки уже привычным движением положили его голову себе на колени, провели ладонями по лбу Пигмалиона.

- Ты мне не ответил, - сказала она.

Он повернул к ней лицо, и она поразилась отчаянию в его глазах.

- Любимая, - прошептал он, - чистая моя, нежная, зачем ты пришла в этот мир? Ведь сделал тебя не я. Тебя создала моя исстрадавшаяся по красоте и чистоте душа, измучившаяся в этом мире грязи, обмана, скотства, грубости. Но я - это не только душа, я - больше... но это "больше" не все столь чисто и свято...

Он попытался встать, но она прижала ему голову.

- Я еще не могу жить одной душой, - сказал он яростно. - Сволочь я, но не могу, не получается! И ни у кого в нашем городе не получится. Да, наверное, и на всем белом свете. Грязь во мне - тоже я. У души есть свой голос, но он есть не только у нее.

Он все же поднялся и теперь ходил по мастерской; его шатало, он хватался за подставки с комьями глины, та рушилась на пол, а он не замечал, его водила чужая сила; и Галатея поняла, что отчаяние дергает им как куклой, отчаяние смотрит из его глаз.

- Я сорвался в обычность, - сказал он горько. - Да, в обычность... Ты создана моим вдохновением, что выше меня! Это есть у нас, людей, есть...

- Но если ты знаешь, - сказала она, - знаешь, как жить правильно и красиво...

Она поднялась с ложа, прошла к трону и села там, зябко укуталась. Он в трех шагах от нее жадно пил из посудины, в которой размачивал глину. Когда оторвался и поставил сосуд на место, то по подбородку и рубашке сбегала струйка грязной желтой воды.

- Знаю, - сказал он, и в тишине скрипнули зубы. - Наступить слабостям на горло! Жить, как надо, как положено, а не так, как хочется. Но... не радует меня такая жизнь, не радует! А почему, сам не знаю...

Она в тревоге следила за ним, а он метался по мастерской все быстрее. Его движения стали лихорадочными, все валилось из рук, пальцы дрожали.

- Но если отсечь в себе худшее?

- Нет! Мы, эллины, никогда себя не принуждаем. Смирять себя, обуздывать, ограничивать? Сделаться твоим рабом? О, нет! Нет!

Он уже кружил, как в припадке, и вдруг рухнул, упал лицом на ее босые ступни, прижался губами к розовым пальцам с розовыми ноготками.

Галатея дотянулась до губки, смочила в уксусе. Его лоб был горяч и влажен, она бережно вытерла его лицо.

- Что с тобой?

- Ты солнце... Солнце, до которого не дотянуться. Я мог создать, но не могу владеть! Как мне жить, чтобы дорасти до собой же созданного?.. Ты родилась из моей лютой тоски... Родилась потому, что я живу в грязи, понимаю это, грежу о чистоте и святости! И чем глубже меня засасывает, тем отчаянней цепляюсь за мечту... Ты создана такой прекрасной лишь потому, что жизнь моя черная!

- Создатель, опомнись! Что ты говоришь! Я рядом с тобою...

- Я, слабоумный идиот, что я говорю? Я тебя никогда не отдам, спасу в любой беде, не пожалею за тебя жизни...

- Бедный мой, - прошептала она. - Да, ты не бог...

- Не бог!

- Ты выше, чем бог. Ты - человек...

Голос его, хриплый и исступленный, упал до шепота. Он все прижимался губами к этим нежным, таким дающим силу пальчикам.

И вдруг ее пальцы начали твердеть.