Юрий Никитин: В операционной

Он стоял на той стороне и потрясал мечом. Железный рыцарь, красивая металлическая статуя, ожившая и грозная!

- Смерд! Холоп!.. Грязный виллан! Низкорожденный раб!

- Помолчи о низости, - крикнул я. - Ты мастер по этой части, тут я соперничать не берусь.

- Ты поплатишься, - сказал он, задыхаясь от ярости. - Раб, свинья! Ты поплатишься очень скоро!

Он повернулся, быстро пошел прочь от обрыва. Я наблюдал, как он поймал коня, взгромоздился с трудом и вломился в заросли.

Я шагнул было по тропинке, оглянулся, повинуясь импульсу, рыцарский замок уже исчез с горизонта, хотя я сделал всего несколько шагов.

Дорогу загораживали кусты. Я с усилием раздвигал ветки - слишком высокий, чтобы мчаться на четвереньках, как пользовались тропкой лесные обитатели. Земля вытоптана, через плотные заросли пробит туннель, словно здесь постоянно носится стадо диких кабанов.

Я ощутил тепло и запах гари раньше, чем увидел огонь. Расстилалась большая поляна, в середине пылал огромный костер, вокруг сидели десятка три полуобнаженных звероватых мужчин. Все с палицами, некоторые с примитивными копьями.

Колеблясь, я осторожно отступил в кусты, чтобы успеть разобраться, понять, чем вызвана именно такая проекция, как вдруг сильные руки схватили меня сзади за шею. Я рванулся, но острая боль скрутила тело, я бессильно повис, ощутил удар в поясницу и упал плашмя.

Меня ухватили за ноги и поволокли. Я пытался закрыть лицо, выворачивался, оберегая глаза от сучьев на земле. Боль несколько раз кольнула ладони, видно, разодрал о камни.

Голоса приближались. Костер дохнул теплом, я видел отсветы жаркого пламени на деревьях. Меня швырнули возле огня, я с трудом приподнялся, сел. В спину жгло, но дикари смотрели с жутким интересом, и я опасался шевелиться.

- Поймали? - раздался за моей спиной сильный голос. - В жертву Мардуху его!

Из-за костра вышел молодой загорелый красавец огромного роста, мускулистый, широкий в плечах и тонкий в поясе. На нем была лишь набедренная повязка из шкуры леопарда, на бронзовой коже проступала татуировка, характерная, как отметил я автоматически, для древних славян и германцев в пору их этнической общности.

Я смотрел в глаза Виктору, не отрывая взгляда, а в его глазах насмешливое торжество уступало место раздражению.

- Сейчас ты узнаешь, что такое быть зажаренным заживо, - процедил он. - Мои воины на аппетит не жалуются! От тебя останутся только косточки, да и то не больше спички.

- Мардух - бог богов, а не людоедов, - сказал я отчетливо. - Мар, мор - смерть, в переводе не нуждается. Мор-дух... Мардух - верховный бог просвещенного Вавилона. Ты опять передергиваешь, позер и шулер!

- К столбу его! - крикнул он яростно.

- Трус...

- Быстрее!

- И подонок...

Меня схватили, рывком поставили на ноги. В трех шагах появился вкопанный в землю столб, и меня швырнули вперед. В тело врезались сухожилия крупного животного, острая боль рванула руки. Я не мог даже дергаться, туго привязанный к столбу, а дикари уже начали медленный танец, что все ускорялся и ускорялся.

Виктор взял три копья, остановился в трех шагах напротив меня. Дикари плясали, глаза горели, зубы в пламени костров блестели багровым, словно по ним уже бежала моя кровь.

- Лови свою смерть, ничтожество!

Он размахнулся, швырнул копье. Я видел, как выскользнула смерть из его руки, но не уклонился: шла битва за Таню, а мускулами и мечами ее не выиграть.

Копье ударило, сорвав клок кожи с левого бока, вонзилось в столб. Стало больно и горячо, теплота потекла вниз по бедру, начала скапливаться в обуви.

Виктор рассматривал меня насмешливо, лицо его было красивым и жестоким.

- Трус, - сказал я. - Ты же сильнее! Развяжи меня. Мы сразимся, если ты не совсем мерзавец.

Он усмехнулся, переложил другое копье в правую руку.

- Зачем? - спросил он. - Честь, правила... Это для слабых. Сверхчеловек не нуждается в общепринятой морали. Это для толпы. Сильные стоят вне морали.

- Сверхчеловек - значит сверхдикарь? - спросил я. - Но даже у дикарей есть нормы морали. Только у животных их нет...

- А мне плевать, - прервал он и размахнулся.

На этот раз он целился мне прямо в лицо. Не в грудь, не в сердце, а чтобы каменное острие сокрушило кости, выбило глаза, чтобы насладиться уничтожением вставшего на пути, это я видел на его лице.

Мне показалось, что почва качнулась, хотя, может быть, это качнулся мир перед глазами из-за потери крови и слабости. Острая боль ударила в правый бок, я ощутил себя пригвожденным к столбу и с этой стороны.