Пол Андерсон - Орион взойдет

И последующие двадцать лет он выяснял – в меру своих возможностей.

Закончив петь, Плик тренькнул по струнам лютни, положил инструмент на стол, возле которого сидел на скамье, схватил стакан вина и единым глотком наполовину осушил его.

– Что это? – спросила Сеси.

Плик пожал плечами:

– Кажется, я зову эту песню «Имена».

Встав перед ним, барменша укоризненно погрозила пальцем. Движение это заставило ее бедра дрогнуть… очаровательные округлости, как и все остальное. Облегающее – по щиколотки – платье самым лучшим образом подчеркивало все ее достоинства. Хорошенькая: темные колечки рамкой вокруг карих глаз, курносый нос, полные губы, чистая кожа.

– Я хотела спросить, о чем эта песня, – сказала она. – Ты же знаешь – я не говорю на англее.

Плик пригубил питье, но уже медленнее.

– Нечто автобиографическое. Не то чтобы чистая правда, но там есть про мои родные места.

Она соблазнительно повела плечами.

– Хватит, все поняла. Кое-что разобрала и уже струхнула. Честно скажу тебе, Плик, когда ты впадаешь в это странное настроение, я всегда пугаюсь.

– Я не хотел тебя волновать, драгоценнейшая моя винная Лозочка. – Улыбка тронула его губы. – Приношу извинения. Следующую песню сложу на франсее в твою честь. Кстати, я уже скоро освою брежанегский… только не разговорный, а литературный. И сразу же сложу на нем балладу, воспевая тебя и все твои достоинства.

Пригнувшись, она одарила его быстрым поцелуем. Плик потянулся к ней, но она отскочила назад с заученной легкостью.

– Ты такой милый, – хихикнула она. – Только давай не все обо мне.

– Ах, что ты, – скрежетнул Плик. – Если честно, конкуренция слишком велика. – Опустошив свой бокал, он полез в кисет на поясе и извлек из него железную монетку. – Еще один, если ты не против.

Она взяла деньги и опустевший стакан и поглядела через стол.

– А вам, сэр?

Иерн мотнул головой:

– Пока повременю.

Мужчины проводили ее глазами, пока она подходила к бочонку возле бара.

Полдень еще начинался, и в «Золотом петушке» они были втроем. Таверну эту в основном посещали рабочие и рыбаки. Почерневшие от дыма невысокие балки возносили дощатый потолок над утоптанным глиняным полом. Вокруг четырех столов стояли скамьи, окна были у самого потолка, и в подвальной комнате уже темнело.

– Экое приятное зрелище, – пробормотал на англее Иерн. – По правде сказать, я мог бы и повторить заказ, но лучше все-таки подождать, чтобы Сеси повторила прогулку: она так зазывно виляет задком.

Плик вздрогнул.

– Что? – спросил он на диалекте того же самого языка. – Вы говорите… как один из аэрогенов?

Иерн кивнул.

– Только не шуми об этом. Мне весьма понравилась твоя песня. Конечно, странная, но мне понравилась, и ты очень хорошо подогнал слова к старинной народной мелодии. – Он протянул руку. – Таленс Иерн Ферлей.

– Тот самый… Буревестник?.. Это честь для меня, сэр. – Поэт ответил рукопожатием. – А я Пейт Ренсун из Девона, что за Каналом. Впрочем, здесь все зовут меня Плик.

Они оглядели друг друга. Англеман был высок, худощав и неловок в движениях. Узкая голова, тонкое лицо с глубокими морщинами, выступающий нос, длинный подбородок, бледно-голубые глаза. Алкоголь и табак заставили охрипнуть некогда мелодичный голос. Подобно Иерну, он был чисто выбрит, коротко стриг уже редеющие светлые волосы. Но одежда его: куртка, брюки и ботинки – была куда хуже простых вещей человека из Клана.