Борис Никольский - Наездник

Он же может. Он это чувствовал.

В светлые минуты, когда он стоял возле моря, он опять начинал верить, что сумеет. И он торопился обратно в свою комнату, в свою камеру, в свою палату - его мало интересовало, как это здесь называется. И снова начинались те же мучения.

Иногда ему чудилось, что он уже ощутил, поймал мысль, и ему только недостает умения, недостает слов, чтобы выразить ее. Вряд ли что-либо могло причинять большие страдания, чем это чувство собственной беспомощности...

Когда-то давно он любил работать стоя, - он вдруг вспоминал об этом и просил принести ему специальную конторку.

Это не помогало.

Тогда он часами упорно просиживал за столом над чистым листом бумаги, боясь упустить тот момент. когда его мысль станет ясной и когда у него хватит сил выразить ее.

Потом он ощущал усталость, опустошенность, - неслышно появлялась сестра милосердия, делала ему укол, чтобы он уснул.

Засыпая, он видел себя то студентом, почти мальчиком, то молодым профессором, впервые входящим в аудиторию...

На селекторе в кабинете профессора Хаксли вспыхнул красный глазок: его вызывал "Наездник". Профессор щелкнул переключателем - пользоваться прямой связью сотрудникам разрешалось лишь в особо важных, экстренных случаях.

- Слушаю, - негромко сказал он.

Взволнованный голос произнес:

- Два часа назад объект номер семь прекратил выдачу информации.

Профессор Хаксли положил трубку и молча откинулся на спинку кресла.

Слегка покачиваясь в кресле, он ждал. Он не удивился, когда на пороге кабинета возникла секретарша.

- Профессор, простите, но с вами хочет говорить доктор Тэрнер.

- Да-да, - отозвался Хаксли. - Соединяйте.

Несколько секунд доктор Тэрнер молчал, только было слышно в трубке его дыхание. Потом сказал:

- Профессор, два часа назад умер Гардинг. Я просто не представляю...

Хаксли оборвал его на полуслове.

- Надеюсь, вы сделали все возможное? - холодно спросил он.

- Разумеется! - воскликнул доктор Тэрнер. - Нам впервые пришлось столкнуться с подобным случаем, и все-таки я убежден...

Он продолжал еще что-то говорить, торопливо и громко, но профессор Хаксли уже не слушал его.

На следующий день профессор Хаксли вызвал к себе Кронфельда.

- Садитесь, Кронфельд, - сказал он. - Вы знаете, что профессор Гардинг умер?

- Да, - сказал Кронфельд. - Знаю. Правда, последнее время мне не приходилось с ним встречаться. Говорят, он был тяжело болен?

- Да. И потому нам пришлось торопиться. Теперь можно подвести итоги. Ваш "Наездник" поработал в этот раз неплохо. Обработка информации еще не закончена, но уже сейчас можно сказать, что мы располагаем необычайно интересным материалом.

- Идеи Гардинга всегда были оригинальны, - сказал Кронфельд.

- Да. Если бы только он сам не был так упрям... - вздохнул Хаксли. - Тогда бы, я думаю, нам. не пришлось прибегать к услугам "Наездника". Кстати, Кронфельд... я давно хотел вас спросить, почему вы дали своему детищу такое странное название?

- А-а, это... - засмеялся Кронфельд. - Старая история. Вы ведь знаете, профессор, детские впечатления нередко бывают самыми сильными. Так вот, еще в детстве в популярной книжонке я прочел рассказ о таком насекомом - наезднике. Самка наездника откладывает яйца в тело гусеницы. Гусеница еще ничего не ощущает, но она уже обречена. Личинка-паразит, развиваясь, высасывает из нее все соки, и гусеница гибнет. Эта история произвела на меня в детстве какое-то странное, почти болезненное впечатление. А мысль о создании мозга-паразита, мозга, перехватывающего чужие импульсы, пришла уже много позже... И все-таки я их связываю - ту детскую, давнюю вспышку ужаса и эту свою идею...

Он сделал паузу, словно выжидая, что скажет Хаксли, но директор молчал.

- И знаете, что самое забавное, профессор? Что эта идея впервые пришла мне в голову на лекциях Гардинга, когда я был еще студентом. "Учиться у природы!" Вы же помните, это всегда была его любимая мысль. Он повторял ее без конца. А мозг-паразит... Эта идея была так проста, что сначала показалась мне неосуществимой. А потом... Впрочем, что было потом, вы знаете. Создать аппаратуру, которая сумела бы уловить и усилить самые слабые импульсы, было не так уж сложно. Самым сложным оказалось научиться настраиваться на нужный объект. С этим пришлось повозиться...

- Еще один вопрос, Кронфельд, - сказал Хаксли. - Над чем вы работаете теперь? Что-то я давно ничего не слышал о вашей работе.

- Это секрет, профессор, - засмеялся Кронфельд. - Это секрет.