Андрей Николаев - Таро Бафомета

-- Простите, я вас не ушиб?

-- Падла... - прохрипел тот.

-- Ну что ты, я просто очень неловкий, - сказал Корсаков и стал пробираться к выходу.

Из метро он вышел на "Охотном ряду", поднялся наверх. На Манежной площади как всегда было людно, журчали недавно пущенные фонтаны, туристы бросали в воду монетки, тинейджеры носились на роликах и скейтах, распугивая прохожих. Вход на Красную площадь был закрыт, возле Александровского сада фотографировались молодожены. Возле Исторического музея собрались сторонники компартии: старушки с флагами и старички в орденах. Гладкий дядька в очках, краснея от натуги, вещал в мегафон, требуя прекратить произвол властей и повысить пенсии, потому, как народ голодает. Сам он, судя по объемистому животу, к голодающим не относился.

Корсаков побродил по ГУМу, ненароком вглядываясь в многочисленные зеркала - не отпускала мысль, что кто-то может его преследовать. Вот, к примеру, та женщина. По виду - обычная пенсионерка, в плаще, волосы прикрыты косынкой, в руках матерчатая сумка. Или эта молодая пара: парень в очках и ухватившая его за руку девица, с упоением разглядывающая бижутерию в зеркальных витринах. Солидный мужчина с портфелем, в галстуке, с холеной бородкой мазнул взглядом по лицу Корсакова... Игорь невесело усмехнулся похоже, начинается мания преследования.

По Никольской он вышел к Лубянской площади. На месте памятника Железному Феликсу несуразно торчал пенек постамента. Сам Феликс перебрался к парку Горького - когда они с Леней пьянствовали в парке искусств, Корсаков видел его мокнущего под дождем, но с гордо поднятой головой и просветленным лицом.

В подземном переходе к "Детскому миру" торговали платками и колготками, видеокассетами и китайскими магнитолами, прозрачными паровозиками с белыми колесами и воздушными шарами. В толпе мелькнуло знакомое лицо. Где он мог его видеть? В вагоне метро, в ГУМе, возле Исторического музея? Опять возникло неприятное ощущение незащищенности, открытости, будто он выделялся в толпе, как белая ворона в стае и все обходили его, как зачумленного, а бежать некуда и скрыться негде. То ли десять, то ли двенадцать миллионов населения, скопившегося в столице: коренные москвичи и приезжие, работяги и домохозяйки, бандиты и депутаты, проститутки, спортсмены, туристы, студенты и все-все-все, а Корсаков один на виду. Вот он, наблюдайте, выслеживайте, сдавайте в милицию или просто запихните в машину и выпытывайте: где ты, сука, добыл коньяк, почему зарезал Трофимыча, зачем поджег дом и, вообще, чего это ты зажился на этом свете? Давно пора в ящик сыграть от белой горячки, мазилка хренов, живой классик, мать твою, тень забытых предков!

Вот этот работяга в кепке точно ехал в метро - почти напротив сидел, газетой закрывался.

Корсаков протолкался сквозь толпу и выскочил из перехода к "Детскому миру". Черт бы все побрал! Он встал за газетным киоском, отслеживая выходящих из перехода. Может, померещилось? Если пасут профессионалы, вроде тех, что положили охрану Михаила Максимовича, то на глаза не покажутся. Если, конечно, не хотят запугать клиента. Напугать, заставить психовать, делать ошибки, метаться, как загнанной крысе и в конце концов опустить лапки и сдаться на милость победителей: вот он я, все осознал, все расскажу, искуплю- заглажу...

Нет, вроде ничего страшного. Люди как люди, ни одной бандитской или ментовской рожи. Корсаков свернул к Кузнецкому мосту. Здесь вдоль улицы, возле витрин букинистических магазинов расположились лоточники с редкими книгами. Любители-букинисты - их можно было определить по внешнему виду, толпились, переходили от одного лотка к другому, осторожно брали книги, перелистывали. Это не бандиты, эти наслаждаются шелестом старых страниц, запахом пожелтевшей бумаги. Игорь протолкался к лотку, пробежался взглядом по выцветшим, будто запыленным обложкам. Конечно, настоящую ценность на прилавок не выложат - мало ли чего. К примеру: клиент очень прыткий попадется, а пока догонять будешь - все, что на лотке было, тоже унесут. Продавца надо спрашивать об интересующем товаре, причем аккуратно, чтобы не напугать. Народ здесь тертый, всякие виды видавший.

На глаза попался репринт книги в черной обложке с какими-то тиснеными значками. Корсаков взял увесистую книгу, открыл титульный лист. Книга была на французском языке. Это без разницы - мы в академиях не обучались и языков не знаем. Так, остатки школьной и институтской программы. Корсаков принялся медленно переворачивать страницы с неровно пропечатанным шрифтом, исподлобья наблюдая за прохожими и покупателями.