— Вы правы, Григорий Матвеевич: я упрямец. И потому не люблю, когда мною двигают, как пешкой, даже в сторону ферзевого фланга. Вы это и сами отлично знаете.
— Еще бы! — хохотнул Энграф.
— Но чего за тектонами ни разу не отмечалось ни в одном свидетельстве — так это лжи. И если они говорят, что в Галактике творится нечто, обеспокоившее их, и это «нечто» каким-то невероятным образом связано со мной, значит, так оно и есть. И сейчас не тот случай, чтобы я артачился. Хотя у меня накопилась прорва проблем, разрешить которые было бы не только интересно, но и полезно.
— Вы слишком много носитесь по Галактике, — укоризненно проговорил Энграф. — Вот и нашалили где-нибудь. Зацепили какие-то струны, доселе скрытые от чуткого уха и недреманного ока тектонов. И эти струны зазвучали не в их излюбленной тональности.
— Горный Гребень просил меня заняться мемуарами. Не знаю, зачем это тектонам. Быть может, они хотят найти в них первый аккорд этих струн? Или, еще того проще, выиграть время, осмотреться, изучить ситуацию поглубже? Подозреваю, что наши многомудрые тектоны слегка растерялись. Могут они растеряться, в конце-то концов?
— Могут. И растеряться, и ошибиться. И перестраховаться, кстати, тоже. Только не вкладывайте в эти термины человеческое содержание, Костя. Растеряться для тектона, вероятнее всего, означает обрабатывать объем информации несколько больший, нежели требуется для оптимального решения проблемы.
— Вы снова принялись за мое воспитание, Григорий Матвеевич, — заметил Кратов. — Неужели я плохой ксенолог?
— Отнюдь нет, Костя, — ласково промолвил Энграф. — Вы хороший ксенолог. В свете последних событий я бы даже выразился: чересчур хороший. Очень мне нравится и завидно, что сердце у вас болит обо всех этих… нелюдях. Что вы за ксенологическими абстракциями отчетливо видите живых существ. Сострадаете им. У меня, грешника, оно давно уже не болит, сердце-то. И контакты для меня — лишь набор формальных описаний, которые надо привести к истинному, однозначно определенному виду… Как долго вы предполагаете быть на Земле?
— Примерно с месяц. На дольше мне просто не достанет воспоминаний.
— В таком случае у меня будет к вам ряд поручений.
— Разумеется, я их исполню. — Кратов испытующе поглядел на Энграфа. А почему бы нам не наведаться туда вместе? Проведать матушку-Землю?
— Что мне там проведывать, Костя? — пожал плечами Григорий Матвеевич. — Искать старые стены своей молодости, которые давно стерты в прах? Молчать над могилами ушедших родных и друзей? Я реликтовый космический волк-одиночка. С Землей меня не связывают ни дом, ни семья. Потому что на все это нужно было жертвовать временем, а в молодости мы необдуманно склонны отдавать предпочтение более важным — на наш, разумеется, взгляд занятиям. И однажды выяснилось, что ничего уже не поправить и не построить. С тех пор мой дом — на Сфазисе, а моя семья — все вы, кто проводит здесь некоторый период своей биографии, чтобы затем пропасть где-то за тысячи парсеков. И я вполне понимаю ощущение цейтнота, какое вечно испытывают тектоны. Только вот не нравится мне, что и вы, Костя, похоже, неосознанно повторяете мой путь.
— Что вы, Григорий Матвеевич, — Кратов смущенно засмеялся. — Какой же из меня аскет?
— Вполне сложившийся, Костя, — печально покивал Энграф. — Мой вам совет — хотя вы редко прислушиваетесь к моим советам, и напрасно! Разумно используйте время, дарованное вам судьбой. Не запирайтесь там, на Земле, в монашескую келью. Полюбите красивую женщину. Постройте, наконец, дом. И шут с ней, с ксенологией! Кстати, отчего бы вам не умыкнуть окончательно нашу Руточку? Ведь пропадет она здесь, в девках засидится. Ну сами взгляните, какое сокровище!
Кратов поднял голову. На том берегу пруда нагая Руточка Скайдре собиралась купаться. Укладывала волшебные свои волосы в тугой жгут, пугливо пробовала босой ногой воду.
— Утица, — сказал Григорий Матвеевич с отеческой нежностью. Белорыбица… Ну, я, пожалуй, пойду отсюда. А то она, чего доброго, и меня заставит бултыхаться.
Камыши тихонько сомкнулись за ним. Кратов подобрал очередной камешек, примерился и пустил его по воде. «Блинов», как и прежде, напечь не удалось, камешек мигом затонул, и Кратов сердито закышкал на взволнованных рыб.
— Костик! — окликнула его Руточка. — Твой завтрак в саду. А потом приходи плавать.
«Обедать я буду уже на Земле, — подумал Кратов. — Дома».
«А ты уверен, что там еще есть твой дом? — спросил он себя спустя мгновение. — Или тебе просто хочется верить в то, что есть?»
Читать дальше