Чарльз Ю - Как выжить в НФ-вселенной

Она смотрит на меня без улыбки, вообще без каких-либо эмоций. Передо мной словно чистая идея, платоновский совершенный образ моей матери, и я вдруг чувствую неимоверную злость. Кто это все придумал? Кто посмел решить, что моя мать, такая, как на самом деле, настоящая моя мать — не лучшее свое воплощение? Лицо женщины выражает полную гармонию, оно спокойно и безмятежно, как недвижимая прохладная гладь вод. Как и моя мать, она исповедует буддизм, но, в отличие от нее, постигла все его практики. Бесчисленные часы проведя в медитации и познав высшую мудрость, она освободилась от мыслей, вышла за пределы своей коробки, за пределы зацикленной петли сознания с ее подъемами и спадами, страстями и страхами, пожизненными горем и тоской. Сделалась чем-то вроде бодхисатвы, обрела душевный мир, к которому всегда так стремилась моя настоящая мама — если бы только внутренний ее свет мог вырваться наружу, она тоже могла бы стать такой.

Но передо мной не она, эта женщина мне чужая. Мы не должны были встретиться — ни в одной из реальностей, ни при каком, самом маловероятном стечении обстоятельств. Ее просто не существует.

— Мы знакомы? — произносит она.

Мама.

Нет, не она.

Звенит колокольчик.

Дин-нь.

Я вдруг вспоминаю, где я видел раньше те туфли. Это туфли отца. Значит, он здесь? Сюда он стремился, сюда должна была доставить его машина, над которой проводил он дни, недели, годы?

Здесь нет часов, потому что нет времени. Ему нет места в этом зале, в этом храме. Моя мать там, на НФ-Земле, сама выбрала постоянное движение внутри хронопетли; Женщина, Которой Мама Должна Была Бы Стать, напротив, всегда остается в неизменном сейчас, в вечном никогда, которое наполняет ее обитель безвременья.

До сих пор зал был совершенно неподвижен, но сейчас у меня такое впечатление, что он начинает кружиться и подрагивать. Что здесь такое на самом деле? Где я — вправду в каком-то помещении или внутри чего-то, сконструированного моим отцом? Реальность это или только представление о ней?

Женщина оборачивается ко мне. Она выглядит уже не столь умиротворенной.

— Как ты попал сюда? — спрашивает она, и мне вдруг становится страшно — настолько, насколько может стать страшно от вида шестидесятилетней женщины, неотличимо похожей на твою мать. Из-под застывшей маски блаженной умиротворенности, кажущейся теперь зловещей, на меня смотрят безжизненные глаза вечной узницы, не реального человека, а только его мертвого образа.

— Скажи мне только, — прошу я, — он здесь?

— Был. Давно.

— Куда он отправился?

— Не знаю. Знаю только, что он не добился того, чего искал. Он думал, что ищет меня, и все время извинялся, снова и снова, что все не так, как он думал, и что ему нужно идти.

Ее черты неуловимо смягчаются, хотя, казалось, ни один мускул не двинулся у нее на лице. Ничего зловещего не остается в ней, одно только одиночество.

— Ты не уйдешь от меня? Останешься со мной?

И я сбегаю, и да, это жестоко, но я не собираюсь навечно остаться здесь в обществе точной копии своей матери, от которой бросает в дрожь, потому что она не моя мать, она — ее абстрактный образ, брошенный, никому не нужный, без сердца и души, но все равно страдающий от одиночества. Я искренне надеюсь, что однажды она покинет свой храм и найдет кого-то, встретит другой если-образ, который разделит с ней вечность, а у меня есть моя мама, замкнувшаяся, но все же существующая в настоящем, настоящая моя мама, из плоти и крови, мама, которой я нужен. И может быть, я подсознательно пытаюсь отыскать хорошее в плохом, но именно сейчас впервые за долгое время я ощущаю, что нужен кому-то, что у меня есть обязательства — перед ней, перед теми, кто попал в безвыходное положение, а я могу починить их машину времени. Пусть я всего лишь вспомогательный персонал, пусть моя работа неблагодарна и платят мне не бог весть сколько, все равно есть те, кто на меня рассчитывает, кто зависит от меня — мама, Фил, МИВВИ, Эд… И если бы не случилось того, что случилось, если бы я не столкнулся с самим собой лицом к лицу, не выстрелил бы в себя, не попытался перейти сразу к последней главе, я не оказался бы здесь, не увидел бы всего этого, не осознал, что сам всегда упорно шел к чему-то подобному, к безжизненному покою в изолированной от всего мира конструкции, созданной отцом. Я все делал для того, чтобы остаться одному и жалеть о своей неудавшейся жизни, не слыша, не слушая тех, кто звал меня к другому, кто видел во мне большее.