Джеймс Данливи - Рыжий

Себастьян встал, поставил на стойку этого бара в Далки стакан, ожидая своей очереди.

— Двойную «Золотого ярлыка»!

Возвращается на свое место, медленно усаживается, вытягивает ноги, забрасывает одну ногу на другую и ставит стакан так, чтобы рука могла без труда его достать. Бар заполняет проголодавшийся люд — семь часов, — рабочий день закончился.

Я привел ее в просторную комнату шикарного балтиморского отеля. До отеля мы шли по людным улицам и видели, как девушка танцевала на крыше такси, а матросы и солдаты хватали ее за лодыжки. А затем их руки вцепились в ее одежду, раздирая на куски, стаскивая с тела. Она сказала, что немного боится. Мы выпили еще шампанского. Волнуясь, я сидел на двуспальной кровати. Обманщик, хитрец. Обольщая ее. Заманивая ее в постель. Она прошептала мне прямо в ухо. Я перепугана. Я боюсь. Ты ведь не будешь заставлять меня, да? Я уверена, что ты добрый. Мне в общем-то все равно, но если по — честному, я очень боюсь того, что произойдет со мной. Ведь постепенно начинаешь ненавидеть всех и каждого и чувствовать горечь, потому что у тебя нет денег, нарядов и богатых ухажеров, которые приглашают тебя в шикарные рестораны, и даже если ты понимаешь, что все это чепуха, то со временем все это достает, и ты начинаешь злиться из — за того, что у тебя есть только неплохие мозги и ты соображаешь лучше, чем они, но при этом тебе хочется носить накладные груди, потому что твои собственные — плоские, но осознаешь, что это омерзительная ложь, а вот они это делают, и им все сходит с рук, и в конце концов ты вынуждена смотреть правде в глаза — они выйдут замуж, а ты нет, правда, брак их будет тяготить, но они будут собираться на званый чай, устраивать коктейли и играть в бридж, пока их мужья будут спать с другими мужчинами. Она была девчонкой, совершенно сбившейся с пути. И я проник в ее тесные, узкие бедра, чувствуя себя странником, заблудившимся в бурю где-то в лесу, затерявшейся песчинкой в океане мироздания, а ее черные волосы казались еще чернее, а глаза были закрыты.

Он поставил стакан на стойку бара и вышел. Сел на трамвай. На трамвай, потому что мы все едем в Восточную Гингу. Я сойду на конечной. Пожалуй, я уже не могу все это выносить. Возьмите меня на корабль, идущий во Флориду. Я бывало ездил через Эверглэйд. По влажной, мокрой дороге. Частенько я напивался и бродил по Форту Лодердейл, купался по ночам в каналах и убивал аллигаторов. И катался по набережной Майами, придерживая руль носками туфель. И чего же вы от меня ждете? Чтобы я и дальше прозябал на этом пронизанном церковной жизнью безнадежном острове? Я чувствую себя чужим в этой стране. И хочу возвратиться в Балтимор. Я ведь так мало видел в своей собственной стране, не ездил по ней на поездах, не забирался в маленькие городки. Чтобы знакомиться с девчонками в луна-парках. С девчонками, от которых в Саффолке, Вирджиния, пахнет фисташками. Я хочу назад.

Быстрыми шагами по улице. На противоположной стороне улицы ничего не разглядеть. Ни домов, ни лестниц, ни железных с острыми навершиями оград. Почти бегом, тяжело ступая, рассекая воздух.

Немного медленнее. Беззаботно и в то же время осторожно входит в бар.

А бар битком набит стариками. Брызгая слюной, они нашептывают друг другу свои секреты. Клубы дыма поднимаются к потолку. Когда Дэнджерфилд входит, все взоры обращаются на него. Слышно, как откупоривают бутылки. Стойка бара заставлена бутылками. В бокалах поднимается соленая морская пена. С грубостью нужно бороться, причем не откладывая на потом, и колошматить поверженного врага, не жалея дубинок.

Себастьян подошел к стойке спокойно, с чувством собственного достоинства. Бармен собирал бутылки. Приближается к нему. Его глаза встречаются с красными глазами Себастьяна. И он кивает этому долговязому посетителю.

— Да?

— Двойную «Золотого Ярлыка».

Бармен приносит бутылку и, нервничая, наливает.

— Воды?

— Содовой.

Бармен уходит, берет бутылку с водой. Фьють. Вода с шипением вырывается из бутылки, фьють. Виски выплескивается из бутылки на стойку.

— Извините, сэр.

— Ладно.

— Бутылка была не начатая.

— Согласен.

Бармен уносит бутылку и возвращается, чтобы получить деньги. Останавливается в растерянности напротив Дэнджерфилда. Покусывает губу, готовясь что-то сказать, но выжидает и молчит. Дэнджерфилд смотрит на него. Старики, предвкушая страшный скандал, поворачиваются к ним.

— Два шиллинга.

— Я заходил сюда после обеда, около четырех. Вы помните меня?