Кирилл Бенедиктов - Блокада. Книга 2. Тень Зигфрида

— Но куда бы он отвез нас сейчас? — спросила Лена.

— Не знаю, — грустно улыбнулась мама. — Но он обязательно что-нибудь придумал бы. Он был очень умный и хитрый, твой отец. Говорили, что он бессердечен, но это неправда. Никто лучше меня не знает его. И эта змея, его первая жена, тоже не знает. Его упрекали в том, что он отдал тебя в детский приют, потому что детский визг, видите ли, отвлекал его от написания стихов. Но это полная глупость.

— А меня отдавали в приют? — изумилась Лена.

— Да, ненадолго. Отчасти в этом виновата я — мы все-таки приехали в Петроград из Бежецка, потому что я не могла больше выносить этих глупых теток. А отец жил тогда в Доме Искусств, его там кормили, но на меня, конечно, никакого пайка он получить не мог. Мы ели с ним в столовой по его карточке — все делили пополам — а тебя кормить вообще было нечем. И тогда Коля придумал. Он пошел к своей знакомой, которая была тогда директором детского приюта, и стал расспрашивать ее о том, как живется в приюте детям. А эта знакомая, Лозинская, была большой энтузиасткой, она водила его по приюту, показывала, как замечательно там все устроено, рассказывала, что дети всегда сыты, носят чистую одежду, с ними занимаются педагоги… Тогда твой отец сказал: отлично, завтра я приведу сюда Леночку. Лозинская ужасно удивилась и принялась отговаривать его, объясняя, что в приют берут детей всяких асоциальных элементов, бродяг, гулящих женщин, но твой отец был непреклонен. «Вы же сами сказали, что детям у вас хорошо, — возражал он. — Значит, и Леночке тоже будет хорошо». И он оказался прав.

— И долго я там пробыла? — Лена вдруг поняла, что ничего не помнит об этом периоде своей жизни.

— Не очень. Полгода, или около того. Потом я уехала обратно в Бежецк и мы забрали тебя из приюта. Ты была такая розовощекая, такая здоровая! Мы никогда не смогли бы кормить тебя так, как это делали в приюте.

— А вам не было без меня одиноко? — спросила Лена.

Мама погладила ее по щеке.

— Было, конечно. Во всяком случае, мне. Твой отец был не слишком сентиментален, и поэзия всегда была для него важнее семьи. Но… так и должно было быть. Твой отец — великий поэт, а великие поэты всегда живут в другом мире.

Мама помолчала.

— И все-таки он заботился о нас, как и о Льве. И сейчас, я уверена, он нашел бы какой-нибудь способ, чтобы нас спасти.

На следующий день мама куда-то ушла, а когда вернулась, то в руках у нее была целая коробка столярного клея. Из этого клея мама сварила студень, отвратительный на вкус, но все же питательный. На студне они кое-как протянули еще неделю.

Маму погубили блинчики из горчицы. Кто-то рассказал ей, что из горчицы можно делать очень вкусные блинчики, надо только уметь их готовить. Горчицу удалось выменять на самовар; все равно никакого чая уже давно не было, а воду можно было греть и на буржуйке. Мама взяла две пачки горчицы, замочила их в воде. Мочить надо было неделю, постоянно сливая воду, чтобы вышла вся горечь. Но на неделю терпения у мамы не хватило, и через четыре дня она решила, что горчица уже достаточно отмокла. Блинчиков получилось всего два, они были действительно очень вкусные. Но как только Лена проглотила последний кусочек, то почувствовала, что кишки ее словно режут ножом. Она схватилась за живот и закричала. Мама смотрела на нее с ужасом, а потом закричала тоже. Боль была невыносимая. Они обе катались по полу и кричали. На крики прибежала тетя Зина, всплеснула руками и побежала за врачом. Врач пришел быстро; он был уже пожилой и, видимо, очень опытный.

— Горчица? — спросил он, понюхав воздух.

— Да! — крикнула Лена. Говорить нормально она не могла — в животе словно завелась безумная злая крыса.

— Много съели? — спросил врач.

— Нет! Один! Один блинчик!

— Это хорошо, — сказал врач спокойно. — Тогда есть надежда.

Он дал Лене и маме истолченного угля — больше у него ничего не было. Уголь помог, но совсем немного. На следующий день мама потеряла сознание и уже не очнулась, а Лена как-то выкарабкалась. Рези в животе продолжались еще неделю, но уже не такие сильные, чтобы лезть на стену. А мама умерла. «Горчица кишки съела», — сказала тетя Зина.

Это был уже самый конец марта, через несколько дней Лена получила свои продуктовые карточки. Соврать паспортистке, что мама больна, Лена не смогла. Да паспортистка наверняка и так все уже знала.

Оставшись одна, Лена быстро начала угасать. Страшная зима прошла, и в городе опять запахло весной и надеждой, но ей уже все было безразлично. Силы быстро покидали ее, сначала она перестала ходить на службу, потом вообще выходить из дому. С середины мая она почти все время лежала на кровати и вспоминала своих родных. Иногда она разговаривала с мамой.